Фрина кивнула, потрясенная его манерами.

Джузеппе завершил свою речь широким жестом и громогласно передал заказ на кухню. Паоло налил Фрине еще бокал вина.

– Почему вы приехали в Австралию, Паоло?

– Ну, я родился во Флоренции. Вы бывали в этом городе?

Фрина кивнула. В мерцающем свете сходство с фавном было разительным, она в глубине души поздравила Амелию с удачей или провидением.

– Тогда вам известно, что это город, наполненный искусством. Если вы способны воспринимать прекрасное, вам не может там не понравиться. Мой отец занимается производством цемента. Полагаю, это хороший цемент, он на нем заработал свое состояние. Но я не люблю цемент и ничего не смыслю в бизнесе. Бывало, он посылал меня куда-то со всякими поручениями, а я вместо этого, забыв обо всем, принимался рассматривать парадные ворота, римские скульптуры или бронзовые статуи на площадях. Это совсем не радовало отца. Он отправил меня за границу следить за производством цемента. Но я не мог управлять рабочими, зато обнаружил, что по соседству добывают каррарский мрамор. Тогда отец заявил мне, что не желает меня видеть до тех пор, пока я не брошу свои художества, bella. Но я представил все те лица, которые смогу создать, и красавиц, которых покорю. Когда отец понял, что ему не под силу отвратить меня от красот мира, он лишил меня наследства. Сам он крестьянский сын, а крестьяне ни в грош не ставят искусство. Моя мать из небольшого аристократического рода. Она отдала мне все свои деньги и сказала: «Отправляйся в путь, сынок, и создавай красивые вещи. Возвращайся повидать меня, когда твой отец умрет. Только обязательно уезжай из Италии». Я взял половину денег. Я был свободен. Ага, вот и Джузеппе с пастой! Тебе понравится, bella. Такую я ел на родине. И даже лучше. Здесь продукты лучше тех, что мы можем позволить себе в Италии.

Джузеппе поставил перед ними блюдо со странными зелеными макаронами, смешанными с маслинами, куриной печенкой, луком и грибами, все это было заправлено оливковым маслом. Аромат был восхитительным. Паоло положил себе полную тарелку и продолжил:

– Тогда я спросил самого себя: куда мне отправиться? В Америку? Но мне не понравились те американцы, которых я встречал. Я приехал в доки Марселя и зашел в таверну, чтобы все обдумать. Там я повстречал матросов с австралийского корабля. Это были грузчики и кочегары. Ах, какие у них были лица! А какие тела! Я говорю как художник, ты понимаешь, с сексуальной точки зрения меня мужчины не интересуют. – Он отправил в рот несколько ложек пасты и в восторге помахал вилкой. – Они пригласили меня за свой стол, и мы распили с ними несколько бутылок вина. Это развязало мне язык, и я решился испробовать свои знания английского на носителях языка. Поначалу я их совсем не понимал. Очень сильный акцент, понимаете? Корабль отплывал той же ночью. Они взяли меня, чтобы я присматривал за породистым жеребцом: его конюха арестовала полиция за бучу в борделе. Марсель – город грубых нравов. Я всегда любил лошадей и согласился присматривать за Темным Днем во время плавания в Австралию. Коня надо было доставить в Новую Зеландию. Великолепный жеребец! Немало пришлось мне с ним повозиться. Гордец был необыкновенный, и нрав дьявольский. Потом его хозяин отвалил мне триста фунтов за бронзовую скульптуру, которую я с него сделал. Но я нашел на него управу.

– Какую же?

– Когда конь принимался ржать и метаться так, что я начинал опасаться за его ноги и того больше за свою жизнь, я подносил ему пропитанный медом овес и бренди. Поначалу ему не нравился вкус, но потом он чуть не вырывал у меня из рук бутылку. После этого «лечения» жеребец становился тихим и умиротворенным и укладывался на пол в стойле. К счастью, лошади не страдают от похмелья. Мы доплыли до Мельбурна, и я с сожалением распрощался со своим подопечным. Ему тоже не хотелось со мной расставаться.