Когда все ордена, за исключением одного, валяющегося под столом — но его не видел ни отец, ни старшина, — вновь были на месте, старшина опустил голову на плечо отца, пробормотал «камерад, камерад» и заснул.

Крепко держа одной рукой старшину, чтобы тот не свалился со стула, отец другой рукой попытался вытащить зажатый его коленями автомат.

Старшина шевельнулся, что-то пробормотал, но не проснулся.

Адъютант у двери недовольно заворчал. Видно, ему не понравилось, что автомат в руках у отца. Отец протянул автомат адъютанту. Тот буквально вырвал его из рук отца и что-то сказал. Но не зло, а беспомощно. Он был благодарен отцу за то, что тот успокоил старшину. Однако отец так долго и правильно говорил по-русски, что всем стало ясно: он — немецкий солдат и долго был в России. Может быть, даже в деревне, где жил адъютант и где теперь никого нет. Одни руины.

Адъютант долго смотрел на отца. Потом посмотрел на солдата у двери. Тот ему кивнул. Адъютант, кивнув в ответ, улыбнулся и сказал отцу по-немецки:

— Ты — друг!

Этим словам я его научила совсем недавно.

Отец показал на автомат и сказал что-то по-русски. Адъютант сначала заколебался, но солдат у двери воскликнул:

— Да, да!

Тогда адъютант согласился, вынул из автомата диск с патронами, сунул его в карман, а автомат положил на стол. Потом он поднял старшину со стула, поставил его на ноги. Но старшина не стоял, а валился как сноп.

— Дерьмо! — пробормотал адъютант. Этому слову я его не учила, он освоил его без моей помощи. Адъютант схватил старшину под руки, другой солдат — за ноги. Они подняли его и понесли. Отец положил автомат на грудь старшине. Солдаты отволокли поверженный сноп в его постель в библиотеке.

Отец облегченно вздохнул, вытер платком лоб и шею. Платок стал мокрым.

— Иду спать, — сказал отец. — Доброго всем утра! — И заковылял из кухни.

Живой отец

Мертвый отец

Праздник в саду

Подлая ложь

Мама по-прежнему давила на мои ключицы. Только теперь я почувствовала боль. Прошло некоторое время, прежде чем все у кафельной стены поняли, что опасность миновала. Госпожа фон Браун осторожно отделилась от стены, Архангел тихонько заплакала. Мама наконец-то отпустила мои плечи и сказала:

— Принеси стул, иначе я упаду: кружится голова!

Сестра принесла ей стул. Сама она тоже дрожала.

— Где же старшина потерял свой пистолет! — спросила Хильдегард.

Врезать бы ей за такой вопрос!

— Он в тележке гнома, — сказала мама и плюхнулась на стул.

— Как это? Откуда вы знаете? — закричали хором Браун и Архангел.

Мама не ответила. Думаю, ей стало дурно. Когда она очень волнуется, ей бывает плохо.

— Кто его туда положил? — продолжала допрашивать Браун.

Мама опять не ответила. Но посмотрела на меня, потом на Геральда. Посмотрела многозначительно. Госпожа фон Браун поняла сразу, Архангел тоже.

— Надо же такому случиться! — воскликнула Браун.

Она еще не осознала до конца все происшедшее. Позвала:

— Геральд, Геральд! А ну-ка иди сюда!

А Архангел завизжала:

— Я всегда говорила, что эти двое настоящие дьяволы! Они погубят нас всех. Неслыханное дело! Погибнуть из-за этих чертей!

Геральд рванул через кухню, мимо госпожи фон Браун, пытавшейся его схватить, и выпрыгнул в открытое окно.