Контроль я миновала благополучно. На табло сообщалось, что отправление моего рейса задерживается на четверть часа. Это была последняя возможность купить какой‑нибудь сувенир, вроде фартука с изображением памятника Давиду на груди. Когда госпожа Сталь носила своего первенца, они с мужем были во Флоренции, и Давида назвали в честь знаменитой скульптуры Микеланджело. В этом произведении искусства, по мнению Сталей, не было заложено какого‑либо эротического смысла, оно символизировало отчаянную отвагу библейского Давида перед превосходящей силой врага. Отец Давида сравнивал Эстонию с Давидом, а Советский Союз – с Голиафом. Эстонии следовало сопротивляться, хотя бы это и привело к большим потерям. Давид иногда в шутку говорил, что имя предопределяет судьбу. Против кого он вышел сейчас со своей пращой? Я смотрела на почтовые открытки с изображением мраморного Давида и не видела в нем ничего эротического – только отчаяние. Вероятно, и сам Микеланджело ваял свою скульптуру не без политического подтекста, считал мой Давид. Мы собирались вместе съездить во Флоренцию посмотреть на его тезку, но это было отложено до лучших времен. Как и многое другое.

Когда уже объявили посадку, я все же решила купить открытку. Чувствовала себя при этом влюбленной дурочкой. Но, в конце концов, там же изображен Давид Микеланджело, а не мужчина, о котором еще несколько дней назад я думала: «мой Давид».

Венский аэродром долго не разрешал нашему самолету зайти на посадку, машина все кружила и кружила над ним, заставляя нас нервничать. А потом я опять должна была бежать как сумасшедшая, чтобы пройти промежуточный предполетный досмотр и успеть на самолет в Финляндию.

Внезапно сотрудник службы безопасности аэропорта начал отматывать назад транспортер рентгеновской установки, через которую проходила ручная кладь. Я вспотела. В моем рюкзаке лежали те же вещи, что и при посадке во Флоренции, так что о калейдоскопе я беспокоилась не больше, чем о конверте.

– Это ваш рюкзак? – спросил пышноусый мужчина, который с трудом вмещался в форменную рубашку. Пиджак он предпочел оставить расстегнутым.

– Да.

– Пройдите в сторону и откройте его.

– Мой самолет сейчас взлетит!

Мне самой приходилось работать на предполетном досмотре, и я знала, что возражения не помогут. Самое лучшее в таком случае – пошевеливаться. Я шагнула в сторону и открыла рюкзак. Сотрудник службы безопасности порылся в нем и с восторженным лицом вытащил калейдоскоп.

– Слишком опасный предмет. Им можно ударить человека.

Я достаточно хорошо знала правила о багаже международного авиационного союза, чтобы понимать: он говорит правду. С другой стороны, вопрос был спорный: калейдоскоп ведь не оружие, а игрушка. Задумалась: а что в подобной ситуации заставило бы меня расчувствоваться? Мужчина выглядел мелкой шишкой, полной служебного рвения.

– Ударьте же меня этим и посмотрите, останутся ли следы. Это подарок для моей крестницы, она коллекционирует калейдоскопы. Ей девять лет. – Я изобразила милую улыбку крестной. – Разрешите мне идти, я обещала привезти девочке калейдоскоп. Моя сестра, ее мать, сдерет с меня шкуру, если я не исполню обещания.

Я была совершенно уверена, что мужчина поставит крест на моих надеждах, но вместо этого он снисходительно взмахнул рукой, отпуская меня с моим калейдоскопом на все четыре стороны. «Вена была другой страной», – думала я, ускоряя шаг у бара, серого от табачного дыма. В аэропорту можно даже курить. В сувенирном киоске я купила для тетушки Воутилайнен игрушечного сурка, который мог петь йодли. Как‑то она жаловалась, что не сумела приобрести такую диковинку во время поездки в Австрию, хотя очень хотела купить сурка на память.