Как-то неожиданно спросил Чехова:

– Вы сильно распутничали в юности?

«Антон Павлович смятенно ухмыльнулся, произнес что-то невнятное, а Лев Николаевич, глядя в море, признался:

– Я был неутомимый…

Он произнес это сокрушенно, употребив в конце фразы соленое мужицкое слово… Я был смущен этим и даже обижен; мне показалось, что он не считает меня способным понять другой язык. Теперь я понимаю, что обижаться было глупо».

И в другой раз сказал: «Человек переживает землетрясения, эпидемии, ужасы болезней и всякие мучения души, но на все времена для него самой мучительной трагедией была, есть и будет – трагедия спальни».

В подтверждение тому, что имеет право так говорить, дал Горькому прочитать свой дневник. Потрясающее доверие к человеку, в общем-то, не самому близкому! Открывая свое сердце, он призывал к этому и других. При этом Алексей Максимович считал интерес к себе «этнографическим»: «Я, в его глазах, особь племени, мало знакомого ему, и – только». Толстой как-то в раздражении воскликнул: «Я больше вас мужик и лучше чувствую по-мужицки». Записав эту фразу, Горький добавляет: «О господи! Не надо ему хвастать этим, не надо!»

То сердясь на этого невыносимого старика, то восхищаясь им, он приходил к нему каждый день, сопровождал в долгих прогулках, слушал, спорил, возвращался к себе околдованным, полным впечатлений. Вот Толстой замечает: «Мне хорошо, мне ужасно хорошо, мне слишком хорошо. Пострадать бы»; «Плоть должна быть покорным псом духа, куда пошлет ее дух, туда она и бежит»; говорит о «Войне и мире»: «Без ложной скромности – это как Илиада»; уверен, что «ему [Чехову] мешает медицина, не будь он врачом – писал бы еще лучше», «У французов три писателя: Стендаль, Бальзак, Флобер, ну еще Мопассан, но Чехов – лучше его».

Однажды Толстой спросил Горького: «Вы почему не веруете в Бога?»

«– Веры нет, Лев Николаевич.

– Это – неправда. Вы по натуре верующий, и без Бога вам нельзя. Это вы скоро почувствуете. А не веруете вы из упрямства, от обиды: не так создан мир, как вам надо. Не веруют также по застенчивости; это бывает с юношами: боготворят женщину, а показать это не хотят, боятся – не поймет, да и храбрости нет. Для веры – как для любви – нужна храбрость, смелость. Надо сказать себе – верую – и все будет хорошо… Вы родились верующим, и нечего ломать себя. Вот вы говорите – красота? А что же такое красота? Самое высшее и совершенное – Бог».

«Он, сидя на диване, поджав под себя ноги, выпустил в бороду победоносную улыбочку и сказал, грозя пальцем:

– От этого – не отмолчитесь, нет!

А я, не верующий в Бога, смотрю на него почему-то очень осторожно, немножко боязливо, смотрю и думаю: „Этот человек – богоподобен!“»

Еще Горький напишет о нем: «Маленький человечек, весь связанный из каких-то очень крепких, глубоко земных корней… Некий очень древний человек и как бы хозяин всего округа – хозяин и создатель, прибывший после столетней отлучки в свое, им созданное хозяйство… Он ходит по дорогам и тропинкам скорой, спешной походкой умелого испытателя земли и острыми глазами, от которых не скроется ни один камень и ни единая мысль, смотрит, измеряет, щупает, сравнивает.