Софья Андреевна, напуганная болезнями мужа, опасалась рецидива и по двадцать раз на дню мерила ему пульс, интересовалась, в порядке ли желудок, горло, легкие, умоляла хорошо укрываться. Всегда не одобрявшая вегетарианский режим Льва Николаевича, тайком добавляла к овощам мясной бульон, чтобы укрепить силы. Вязала мужу шапочки, кроила и шила теплые рубашки. Толстого немного раздражала эта неуемная забота, но он был все-таки счастлив вниманием к нему родных.

Во время прогулок он уходил все дальше, снова стал заниматься гимнастикой и как-то утром, с помощью Саши, сел верхом и уехал, сияя от гордости. Дочь напишет позже, что после болезни его умение радоваться жизни, цветам, деревьям, детям, всему, что его окружало, стало еще заметнее. Однажды, вернувшись с прогулки, побронзовевший от солнца, с растрепавшимися волосами и бородой, показал ей грибы, которые принес в шапке, сказал: «Как хорошо пахнут!» Саша поняла в этот момент, что он действительно выздоровел.

Писатель сел за работу, казалось, спешил успеть сделать как можно больше, пока жив. Конец 1902-го и 1903 год были мирными и очень продуктивными: составил антологию «Мысли мудрых людей», написал «Фальшивый купон», две пьесы – «И свет во тьме светит» и «Живой труп», очерк «О Шекспире и его драме», в котором окончательно высказывал свое отношение к нему: «…прочтя одно за другим считающиеся лучшими его произведения: „Короля Лира“, „Ромео и Юлию“, „Гамлета“, „Макбета“, я не только не испытал наслаждения, но почувствовал неотразимое отвращение, скуку и недоумение о том, я ли безумен, находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром, или безумно то значение, которое приписывается этим образованным миром произведениям Шекспира»; несколько страниц воспоминаний для Бирюкова – тот трудился над его биографией. Продолжилась работа над «Хаджи-Муратом», первый черновик которого датировался 1896 годом, – многие отрывки Толстой переделывал по пятому разу.

Как всегда, его интересовали документы того времени, в котором жили его герои. Собственных воспоминаний и военной жизни в Старогладковской и Старом Юрте было недостаточно для истории наиба Шамиля, одного из правителей Аварского ханства, участника освободительной борьбы кавказских горцев. Толстой обложился книгами, внимательно прочитал «Воспоминания» Полторацкого и Лорис-Меликова, труд Вердеревского «Узник Шамиля», выбрав главное. Просил друзей узнать об основных участниках кавказской войны. В своем вечном стремлении к точности непременно хотел знать масть лошадей Хаджи-Мурата и его сподвижников во время последнего набега. Тетушка Александрин попыталась удовлетворить его любопытство касательно скрытой от всеобщего обозрения жизни Николая I. Лев Николаевич писал ей: «…мне надо совершенно, насколько могу, овладеть ключом к его характеру. Вот для этого-то я собираю, читаю все, что относится до его жизни и характера… Мне нужно именно подробности обыденной жизни, то, что называется „petite histoire“: история его интриг, завязывавшихся в маскараде, его отношение к Нелидовой и отношение к нему его жены… Не осудите меня, милый друг, что, стоя, действительно стоя одной ногой в гробу, я занимаюсь такими пустяками. Пустяки эти заполняют мое свободное время и дают отдых от тех настоящих, серьезных мыслей, которыми переполнена моя душа».

Безупречный с исторической точки зрения, «Хаджи-Мурат» тем не менее в первую очередь совершенное литературное произведение. Удивительно, что в период, когда Толстого все больше заботит распространение собственного учения, когда книги «для развлечения» кажутся ему бесполезными и даже вредными, сам он пишет повесть, никоим образом не связанную с его религиозными поисками, захватывающую своей красотой.