Пашков пожал плечами и отошел в поисках нового объекта разыгравшихся фантазий, а она, усевшись в уголке дивана, почувствовала, что сведенные мышцы бедер и живота начало отпускать, а на лбу выступила испарина. Мокро стало и под мышками, и между ног. Ей показалось, что к запаху маминых духов и чистого тела, прибавился какой-то острый, пряный, совершенно незнакомый ей запах.

— Как же так, — думала она, — ведь я даже не знаю его нормально. Просто, здравствуй — до свидания. Глупый он какой-то. Шутки, как у дурака. Мне он даже не нравится. Неужели это из-за… — И она зажмурилась.

Впервые она поняла смысл маминых предупреждений. Значит, все-таки она может «сделать глупость». Вернее, не она, а та, другая, чей запах она слышала. Сидящая в ее теле. Та вторая, с ватными ногами и мышцами, сведенными судорогой.

Диана улыбнулась.

Сейчас она вспомнила охвативший ее страх с улыбкой, а вот тогда — ей было не до смеха, и она всю ночь прорыдала в подушку, считая себя грязной и падшей женщиной. Слезы к утру высохли, а вот понимание важности происходящих с ней перемен, пусть подсознательное, но осталось.

Она заглянула в детскую, где на кровати, как всегда поперек, спала Дашка. Поправила одеяло, из-под которого торчала Дашкина голая пятка и пошла вниз, на кухню.

Костя улетел в Германию, на какое-то совещание в «Дойчебанке» — его проводили для держателей корреспондентских счетов. И еще к своему немецкому партнеру Дитеру Штайнцу, организовавшему для Краснова ряд встреч с финансистами из бывшей Западной Германии. Самолет вылетал из Киева в восемь утра и Костя, вот уже полчаса, в воздухе.

А вчера они допоздна сидели внизу в гостиной и, дождавшись, когда Марк с Дашкой уснут, поднялись к себе в спальню и занимались любовью до тех пор, пока внизу не заурчал мотор служебного авто.

— Отосплюсь в самолете, — сказал Костя, целуя ее на прощание, — а ты спи, малыш. Ты у нас — мать-героиня. Тебе целых три дня с детьми возиться.

Сегодня понедельник. Марк с рассветом ушел ловить рыбу, к сторожу на плотине, дяде Диме, и сейчас вернётся. А она должна приготовить завтрак на троих, привести себя в порядок, почитать с Дашкой «Белоснежку» и «Русалочку», позаниматься с Марком языком, покормить обоих обедом. И, пока Дашка будет спать, а Марк возиться со своим арбалетом, просмотреть конспекты лекции по Уитмену, которую ей читать в среду и в пятницу.

Она с наслаждением приняла душ и растерлась огромным махровым полотенцем. Несколькими мазками сделала легкий макияж, пользоваться «набором юного художника» в полную мощь она не любила, расчесала свои короткие, до плеч, волосы и, перед тем, как надеть халат, глянула на себя в зеркало.

Для тридцати шести — все в норме. Дряблостей, отвислостей, примятостей и припухлостей нет. Спасибо регулярному сексу и, куда менее регулярному, теннису. Бедра в норме, сзади — тоже, не как у цирковой лошади.

Вперед, а то Дашка проснется, а у нее и поесть нечего.

Пока чайник разогревался на плите, она нарезала хлеб для тостов, открыла баночку клубничного джема и поставила молоко для Дашкиного корнфлекса. Марк категорически отказался есть корнфлекс после десятого дня рождения. Через семь месяцев ему исполнится двенадцать, и он откажется от чего-нибудь еще. Проявит мужской характер.

Солнце высветлило песок на правой стороне пляжа, и Диана открыла окно. В кухню ворвался свежий утренний воздух полный запахов хвои, холодка речной воды и трав.

— Еще не много, — подумала Диана, — и я начну любить это место. Но завтра Марку в школу — праздники кончились, а ночевать здесь, в одиночестве, особого желания у меня нет. — Она взглянула на часы.

— Почти девять.