|
И избави мя от многих и лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых свободи мя… – Валериан?!. Мой шепот пробудил девушку, она смотрит на меня испугано. Какие большие у нее глаза! И красивые… – Здравствуй, Оленька! – Слава богу! Узнал, наконец. Оленька склоняется и прижимается к моей щеке своей. Затем целует меня. – Колючий! Прикажу тебя побрить. Она выпрямляется и смотрит на меня с улыбкой. В ее взоре… Не помню, когда в последний раз на меня смотрели с такой нежностью. В глазах начинает щипать. – Что ты?! Извлеченный из рукава платочек аккуратно промокает влагу в уголках моих глаз. – Это от радости, Оленька. Счастлив тебя видеть. – И я счастлива. Как твоя рана? – Ночью сильно болела. Но я исцелил себя. Вот! – вытягиваю руку. Над ладонью появляется и спустя несколько мгновений исчезает золотисто зеленоватое свечение. – Помнишь, как лечил тебя? – Конечно! Я все помню, – кивает она и краснеет: – Тебе было больно, а я спала. – Я могу исцелить себя сам. – Все равно стыдно, – крутит она головой. – Плохая из меня сиделка. – Не убивайся так. Ты здесь, а для меня это лучшее лекарство. Ее щеки розовеют от удовольствия. – Ох, Валериан! Напугал ты меня. Сначала это ранение. А вчера… Ты говорил так странно. Называл себя Ивановым, майором медицинской службы Российской армии. Какой майор? Нет в армии такого чина. А еще утверждал, что у тебя взрослая дочь, которая учится в Московском университете… М да, снова накуролесил. – И меня не узнал. Загряжский упредил меня, что после ранения в голову человек может вести себя странно. Славно, что ты оправился, а все сказанное вчера не более чем бред. Глаза ее смотрят испытующе. Объяснение готово, стоит мне кивнуть, и Ольга обрадуется. Досадный прокол спишут на ранение и забудут. Мы вернемся к прежним отношениям. Но я не хочу ей лгать. Без вранья прожить невозможно, даже стремиться к этому не стоит. Врачей специально учат лгать – почти как артистов. Это необходимо – в ряде случаев больным не следует знать правду. Хороший врач врать умеет, чем и пользуется. Совесть его не мучит. Вранье входит в привычку, и используется не только на работе – профессиональная деформация личности. Все врачи циники, и я – тоже. Без этого не выжить. Но Ольге я врать не хочу, да и глупо. Она не забудет того, что слышала. Придет время, сопоставит с другими фактами… Девочка умная. Надо сдаваться. – Это не бред. – Валериан?!. Какие большие у нее глаза! – Не буду сейчас ничего говорить – все равно не поверишь. Нужны доказательства. Следует запросить в штабе седьмой дивизии бумаги вольноопределяющегося Валериана Витольдовича Довнар Подляского. Они остались там, когда меня перевели в зауряд врачи. В лазарет пришла только выписка. Сможешь? – Я наследница престола! – расправляет плечики Ольга. – Велю – и доставят. А что там? – Увидишь. Принесешь – поговорим. Она недовольно хмурится и встает. – До свидания. Сухой кивок, и Ольга выходит из палаты. Кажется, обиделась. Ну и пусть. Легче будет расстаться. Правды мне не простят, ну и пусть! Жить не по лжи трудно, но радостно. И тогда «многая и лютая воспоминания» не будут мучить меня. В палату заходят два санитара. Один несет тазик с водой. На плече его – полотенце. У второго в руках какая то корзинка. Без лишних слов, санитары ставят ноши у кровати и сдергивают с меня одеяло. Снимают белье и принимаются мыть – то есть обтирают влажным полотенцем. Действуют быстро и умело. Меняют белье, один из санитаров достает мыло, помазок и опасную бритву. Через пять минут я побрит, чист и свеж. – Спасибо, братцы! – Ништо, ваше высокоблагодие! – кивает тот, что меня брил. |
