— А был этот меч освящен? Кто освятил его?

— Никто. Я любила его потому, что он был найден в церкви святой Екатерины, а эту церковь я очень чту.

Она чтила ее потому, что церковь была сооружена в честь одной из являвшихся ей святых.

— Ты не возлагала его на алтарь, чтобы он приносил тебе победу? (Бопэр имел в виду алтарь в Сен-Дени).

— Нет.

— Ты молилась, чтобы он приносил победу?

— А разве грешно призывать Божье благословение на свое оружие?

— Значит, в Компьене с тобой был другой меч? Какой?

— Это был меч бургундца Франке из Арраса, которого я взяла в плен при Ланьи. Я оставила его себе, потому что это добрый боевой меч — им очень ловко рубить.

Она сказала это очень просто; и разительный контраст между ее хрупкой фигуркой и суровыми солдатскими словами, которые так легко слетели с ее уст, заставил многих улыбнуться.

— А что сталось с тем, другим мечом? Где он теперь?

— А это есть в обвинительном акте?

Бопэр не ответил.

— Что тебе дороже — знамя или меч?

Глаза ее радостно блеснули при упоминании о знамени, и она вскричала:

— О, знамя мне дороже во сто крат! Иной раз я сама держала его, когда шла на врага, чтобы никого не убить. — И она наивно добавила (нас снова поразило несоответствие между предметом разговора и ее нежной девической прелестью): — Я никого сама не убила.

Многие улыбнулись, и не удивительно — она выглядела такой нежной и кроткой. Не верилось, что она была в боях, где убивают людей; она казалась созданной совсем не для этого.

— А при штурме Орлеана говорила ты солдатам, что вражеские стрелы и ядра из их катапульт и пушек поразят только тебя?

— Нет, не говорила. И вот доказательство: более сотни солдат были ранены. Я говорила солдатам, чтобы они не робели и не сомневались, что они снимут осаду. Когда мы штурмовали предмостное укрепление, я была ранена стрелой в шею; но святая Екатерина пособила мне, и я выздоровела за две недели; не понадобилось даже слезать с седла и бросать мое дело.

— А ты знала, что будешь ранена?

— Да, и я заранее сказала об этом королю. Это открыли мне Голоса.

— Когда ты взяла Жаржо, почему ты не потребовала выкуп с начальника гарнизона?

— Я предложила ему беспрепятственно уйти со всем гарнизоном, а если он не согласится, сказала, что возьму крепость приступом.

— Ты так и сделала?

— Да.

— Это Голоса посоветовали тебе брать ее приступом?

— Не помню.

Так и окончилось ничем это томительно долгое заседание. Были испробованы все средства уличить Жанну в дурных мыслях, дурных поступках, нарушении церковных установлений, в каких-либо прегрешениях в детстве или позже, — но все оказалось напрасно. Она с честью вышла из испытания.

Вы думаете, судьи пали духом? Нет. Они были, конечно, крайне удивлены тем, что задача, которая казалась такой простой и легкой, доставила им столько хлопот и трудов. Но у них были мощные союзники: голод, холод, утомление, преследования, обман и предательство, а в качестве противника всего только беззащитная и неопытная девушка, которая должна же рано или поздно обессилеть телом и душою или попасться в одну из тысячи ловушек, которые ей расставляли.

И разве эти по видимости бесплодные заседания не дали совсем уж никаких результатов? Этого нельзя сказать. Трибунал все-таки нащупал почву и отыскал кое-какие, еле заметные, следы, которые могли привести их к желаемому результату. Например, мужская одежда или видения и Голоса. Никто не сомневался в том, что она видела неземных существ, что они говорили с ней и наставляли ее.