Одно неясно: которой именно себе — здешней, или другой, оставленной в зимней Москве, в обжитой демонами квартире на Филях, или третьей, скорее всего лежащей в искусственной коме в ожоговом отделении. Нужно ли возвращаться в тело, похожее на засохшее дерево с красно-белой рубчатой корой, заново учиться говорить, смотреть, дышать? Ходить, трясясь всем телом, на подгибающихся ногах. Приноравливать руки в контрактурах к ложке, дверной ручке, телефонной трубке. Жить, точно вампир, по ночам, потому что солнечный свет вреден для поврежденной кожи и пугающе похож на огонь. Год за годом, десятилетие за десятилетием терпеть жалость и ужас близких, уходя все глубже в себя и проклиная невозможность остаться в себе навсегда.
— Ну, не всё так страшно, — успокаивает Катю Самаэль. — Ты себя нарочно накручиваешь, чтобы не было желания вернуться. На деле — признайся, Катерина! — хочется, ведь хочется вернуться, пожить среди людей, а не среди монстров, каждый из которых всего лишь отражение тебя…
— Так это правда? Я сгорела? — допытывается Катерина, вспоминая огненную муку, через которую шла к Вельзевулу — странно знакомую муку, осевшую в глубине тела глухим эхом реальных событий.
— Будто феникс, детка! — похохатывает ангел смерти. — И уже почти возродилась из пепла. Конечно, жницы стоят над тобой со своими прялками, нитями и режущими инструментами — так же, как над всеми — но тело твое еще сгодится для жизни и даже для того, чтобы выносить другую жизнь. Захочешь, найдешь того, кто заделает тебе реальную Дэнни, найдешь, не сомневайся. Мужчинам нравятся чокнутые шлюхи, а ты ведь именно такая.
— Что-то ты разболтался, голубок, — недовольно морщится Саграда.
Неспроста Самаэль несет грязь про скрытые Катины таланты по части ловли и ублажения мужчин — намеренно злит, отвлекает. Интересно, от чего?
Катя тоже не прочь позлить ангела смерти. Тем более что слабость у них одна, одна на всех, незачем и выбирать, куда вонзить коготь.
— Если уговоришь меня бросить Люцифера, Велиар отдаст тебе Эби, сокровище свое, папочкину радость. Насовсем или…?
— Эби нельзя отдать, — криво улыбается Самаэль, становясь похожим на Уриила — не как тень, вывернувшая ангела луны наизнанку, а как портрет, написанный излишне проницательным художником. — У каждого человеческого отродья есть то, чего нет у нас — свобода выбора. Но Абигаэль обещала мне себя, если… Если ее отец получит Денницу.
— Дэнни? — изумляется Катерина.
За доли секунды в ее мозгу выстраивается сюжет мексиканского сериала, нелепый, но не невозможный: да не соединится никто, ни с кем, никак, покуда не вскроются все тайны семейные и родовые — и после, когда выяснится, что суженые-ряженые на деле кровные родственники, тоже никто ни с кем, ибо не открывай наготы родни твоей, она есть твоя нагота, сказал Господь. Ну, людям, по крайней мере, сказал. А пока суженые-ряженые пребывают в растерянности, плохие мальчики и девочки расхватывают их, точно горячие пирожки, грязными ловкими руками, утаскивают в притоны разврата, чтобы насладиться невинностью, оставшейся без поводыря и защитника.
Определенно, сюжет не про ее дочку. Денница-младшая и сама за себя постоит, и Мурмур ее не отдаст, чертова косточка.
Катя с удивлением подмечает: да она гордится своим сыном-зятем! И мысль о нем, восставшем против рая и ада за беззаконную любовь с родной сестрой, отчего-то больше не вызывает отвращения.
— Велиару нужен Денница-старший! — осекает Катерину Самаэль. — Ты хоть иногда перестаешь думать о своих уб… — Саграда напрягается для броска. Может, не в ее силах причинить боль ангелу смерти, но она попробует. |