Вышли к небольшому болоту, пускающему
вонючие пузыре, почувствовали, как колышется под ногами торфяная почва, увидели, как в такт шагам покачиваются чахлые пьяные березки, и
поспешили свернуть в сторону, туда, где и земля была надежней, и березы здоровей.
Точной дороги они не знали, брели почти наугад.
А потом учуяли запах гари, повернулись лицом к ветру и ускорили шаг.
Наговорившись за ночь, сейчас они молчали. Глеб примерял на себя образ Богоборца, признавал, что такое создание может существовать в игре,
и все же решительно не понимал, при чем тут он.
Глеб пытался разобраться в себе, в своих новых ощущениях, в необычных чувствах. Он холодел при мысли, что с ним настоящим что-то случилось.
Он думать боялся, что по какой-то причине застрял здесь — в виртуальном мире сетевой игры.
Если бы он был Одноживущим — то есть компьютерным персонажем, программой с зачатками искусственного интеллекта, — разве смог бы он думать
так, как думает сейчас? Нет. Наверняка нет. Одноживущие — всего лишь сложные модели, комплекс алгоритмов. Они не способны рассуждать, они
лишь создают видимость этого.
А он разумен по-настоящему, по-человечески.
Значит, это какая-то особенная амнезия? Скоро он заснет, вернется в реальный мир, и все будет нормально.
Или же, наоборот, проснется и осознает, что видел сон — плохой, дурной сон, но принадлежащий реальному миру…
Проблема заключалась в том, что ни заснуть, ни проснуться Глеб не мог. Всю ночь он щипал себя, стараясь делать это незаметно для Ирта. В
очередной раз убедившись, что самоистязание ни к чему не приводит, он закрывал глаза, расслаблялся и отдавал себе мысленный приказ заснуть.
После этого он должен был очнуться в реальности, в своем настоящем теле, откинувшемся на спинку кресла, перед компьютером, с кабелем,
подключенным к нейроконтактеру на виске…
Так должно было быть, потому что так было всегда.
Но ничего не происходило. Ничего не менялось.
Глеб не мог ни заснуть, ни проснуться.
Он увяз в игре.
Застрял в Матрице…
В детстве этот старый фантастический фильм произвел на Глеба странное впечатление. Бывало, он воображал, что реальности не существует, есть
лишь ее тень, ее отражение, ее слепок в мозгу. Может быть, в мозгу каждого человека. А может, лишь одного.
Целый мир в одной голове — в его голове. Это щекотало нервы. Это будило воображение. И пугало.
Потом он забыл эти глупости.
А вот теперь проклятый фильм вспомнился, и страшные мысли снова полезли в голову.
Что, если ничего не было? Что, если его воспоминания — ложь? Его прошлое — фантом. И его разум, его восприятие, его мысли.
Что, если его самого никогда не существовало?…
Глеб с размаху вонзил копье в трухлявый пень и расколол его, ударив босой ногой, развалил на куски.
Рыжие муравьи облепили останки своего разоренного небоскреба, и Глеб, глядя на копошащихся насекомых, ощутил себя Годзиллой — вот еще один
старый фильм.
Он сел на корточки, оперся руками о землю, склонился к муравейнику, почти коснулся его кончиком носа.
Он пристально, напрягая глаза, разглядывал кишащих насекомых. И видел, что никакие это не муравьи, а невразумительные крохотные членистые
цилиндрики на тоненьких палочках-ножках, с черными точками глаз, нарисованными на тупом подобии головы.
Не муравьи, а имитация. Крохотные виртуальные роботы, самодвижущиеся модели. Возможно, какой-нибудь студент по заказу корпорации разработал
схему их поведения, написал программу, оформил ее как типовой модуль. |