Но я не стала его слушать — оттолкнув белохалатного, я залезла в машину «скорой» вслед за носилками с Кентисом.

— Кентис, дорогой, я преклоняюсь, — я попыталась сползти на колени в проход, но мешали носилки. — Такие, как ты, искупают подлое и низкое в людях… Если бы кто-нибудь рассказал мне прежде, я бы не поверила… Я горжусь, я счастлива…

Лицо Кентиса было наскоро обмотано бинтами, но даже сквозь марлю проступала кровь.

— У тебя глупый брат, Ева, — расслышала я едва слышный шепот. — Такой же глупый, как ты. Он никогда не станет князем Лиги. Никогда… Выше примитивного погонялы ему не подняться…

18

Через несколько часов, когда Старик вошел в кабинет Нартова, Павел предупредительно поднялся навстречу шефу и непринужденно заговорил о подготовке проекта расширения Мастерленда — городу будет принадлежать двадцать процентов акций нового парка, что в будущем обещает принести немалые выгоды. Дело за малым — передать владельцам Мастерленда в качестве своей доли старинную, чудом уцелевшую усадьбу. Все равно она стоит с заколоченными окнами и дверьми, и медленно разрушается. А то, что на боковой стене бывшего барского дома прибита крошечная табличка «памятник XIX века» — никого не волнует.

— Уже через два года доходы в городскую казну от двадцати процентов акций «Мастерленда» составят двенадцать процентов бюджета, а если…

Старик слушал и не перебивал. И хотя в лице его как будто читалась решимость, в глазах же его, покрасневших и подернутых мутью, застыла неуверенность — и в эту минуту Нартов ощутил свое окончательное, необоримое превосходство.

— Ты его чуть не убил, — сказал Старик, но при этом взял протянутый Нартовым отчет и даже перелистнул пару страниц, не коснувшись их взглядом.

Наверняка Старик ожидал увидеть в лице зама растерянность или хотя бы смущение, но ошибся. Павел твердо выдержал его взгляд и сказал уверенно:

— Я только исполнял ваш приказ.

— Мой приказ?! — Старик опешил. — Мой приказ?! — Он заорал. Но в его крике было больше растерянности, чем гнева. — Я велел тебе увести Кентиса из города.

— Именно этим я и занимался. Только мне пришлось прибегнуть к жестким мерам.

Старик взъярился — лицо его перекосилось — Нартову казалось, что тот готов его ударить. И это его даже позабавило. Ибо он предвкушал мгновенную победу. О нет, не в рукопашной схватке, где ему было бы мало чести, а в поединке куда более опасном и увлекательном.

— Ты изуродовал ему лицо, — прохрипел Старик.

— Он сам меня об этом попросил.

— Что?..

— Когда мы вышли во двор кафе, Кентис сказал: «Изувечь меня, не жалей… я даже не буду сопротивляться, — и добавил. — Розочка от бутылки подойдет». Я все сделал, как он просил. И как просили вы.

Говоря это, Нартов смотрел мэру прямо в глаза. Эти слова буквально раздавили Старика. Он пошатнулся, и медленно осел в кресло. Вместо прежней прямой осанки крепкого, уверенного в своих силах человека, в его фигуре появилось нечто грибообразное. Его растерянность у кого угодно могла вызвать жалость, но Павел почувствовал лишь брезгливость. Как легко оказалось с Титаном!

Несколько минут Старик сидел молча, лишь беспомощно раздирая ногтями белую манишки рубашки, а потом произнес растерянным, почти извинительным тоном:

— Павел, это моя ошибка, я не сказал вам, что он — мартинарий. Ведь вы этого не знали?

— Разумеется, — Павел изобразил изумление — это было так просто, и получилось так натурально.