|
- Его имя Поль Чапин, он написал несколько книг. Название этой "Черт побери деревенщину". Он окончил Гарвард в 1912 году. Паралитик. Здесь подробно описывается, как он поднимался на свидетельское место, волоча изуродованную ногу, но не сказано - которую. Вулф поджал губу. - Правильно ли я понял, что "паралитик" - это просторечие, и что ты употребил это слово как метафору, вместо "калека" или "хромоногий"? - Я ничего не знаю о метафорах, но "паралитик" в моем кругу слово всем понятное. Вулф вздохнул и стал подниматься с кресла. - Благодарение Богу, - ворчливо сказал он, - время избавляет меня от твоих дальнейших аналогий и противоречий. Часы на стене показали без одной минуты четыре - его время идти в оранжерею. Встав, он одернул края жилета, но, как обычно, не сумел полностью закрыть обтянутый ярко-желтой рубашкой живот и двинулся к двери. На пороге он остановился. - Арчи! - Да, сэр. - Позвони Марджеру, пусть он сегодня же пришлет мне экземпляр книги Поля Чапина - или как его там? "Черт побери деревенщину". - Возможно, что он не сможет этого сделать, так как книга изъята из продажи вплоть до вынесения судебного решения. - Ерунда! Поговори с Марджером. Для чего существуют запрещения, как не для популяризации литературы?! Он направился к лифту, а я сел за свой стол и потянулся к телефону. Глава 2 На следующее утро, в субботу, после завтрака, в течение какого-то времени я поморочил себе голову с каталогом растений, а потом направился на кухню изводить Фрица. Вулфа, конечно, нельзя было ждать внизу ранее одиннадцати часов. Он был в оранжерее среди десяти тысяч орхидей, выстроенных рядами на скамьях и попках. Вулф сказал мне однажды, что орхидеи - это его наложницы: неблагодарные, дорогостоящие, паразитические и весьма темпераментные красавицы. Скрещивая особи разной формы и расцветки, он доводил их до совершенства, а потом кому-нибудь отдавал. Он ни разу не продал ни одного цветка. Его терпение и изобретательность в сочетании с опытностью Теодора Хорстмана приводили к потрясающим результатам и создали оранжерее на крыше известность в кругах людей, резко отличавшихся от посетителей, интересы которых сосредотачивались на конторе внизу. В одиннадцать часов я возвратился в кабинет, пытаясь притвориться, что у меня найдется занятие, если я его поищу. Но в отношении притворства дело у меня обстоит неважно. Я думал о том, с каким бы удовольствием я ухватился за любое настоящее дело, не считаясь с непременными волнениями, утомительной беготней, а иной раз и с опасностью. Ибо, в конечном итоге, это сулило прибыль. Я даже согласен был стать "хвостом" к какой-нибудь хористке или прятаться в ванной, чтобы уличить какого-нибудь малого в воровстве зубной пасты, - все, что угодно, кроме промышленного шпионажа. Вошел Вулф и пожелал мне доброго утра. Корреспонденция не отняла много времени. Он подмахнул несколько чеков и спросил меня со вздохом, сколько у нас осталось денег в банке, после чего продиктовал пару коротких писем. Я их напечатал и бросил в ближайший почтовый ящик. Когда я возвратился назад, Вулф мрачно сидел перед второй бутылкой пива, прислонясь к спинке кресла. |
