Лайк как всегда был немногословен и безжалостно точен в формулировках.

    - Значит, - меланхолично заметил Ираклий, - нужно сразу ехать к месту их шабашей, выждать ближайший и всех давить. Потом прошерстить Питер и окрестности на предмет уцелевших - думаю, по ауре мы их быстро вычислим, эта публика не умеет затаиваться. Потом контрольное ожидание - и привет. Конец делу.

    - Шабаши черные устраивали в Разливе, - начал было Лайк; но его развязно перебил Симонов:

    - Часом, не у Ленина в шалаше?

    - Нет, - ответил Лайк невозмутимо. - Но довольно близко. Кстати, чтоб ты знал: пресловутый шалаш стоит в мертвой точке. Магия там почти не действует. Кто-то с умом ставил.

    - А что ты имел в виду, когда говорил, что к нам пожалует кто-то из Светлых? - поинтересовался Арик.

    - Да то и имел. Кто-нибудь обязательно явится. Причем, из верхушки. Наставить и вразумить. Ну, и заодно нас прощупать, не вынашиваем ли мы коварных планов.

    Рублев фыркнул в чашку:

    - Можно подумать, мы посвятим их в свои планы.

    Лайк искривил уголки рта:

    - Светлые любят считать себя очень хитрыми, осторожными и предусмотрительными. И не нужно разуверять их. Кроме того, может пожаловать Инквизиция. Как-никак у нас официальная миссия под тройным патронажем, такое не каждый день случается. Так что, всем молчать с умным видом, а говорить мы с Ираклием будем. Понятно? Дополнительных щитов не ставить. И... не выделываться, ясно? Даже если пожалует кто-нибудь слабый. Сейчас главное - никаких конфликтов.

    - Да понятно, понятно, - пробурчал Симонов. - Что ты нас как детей наставляешь?

    - А вы дети и есть, - холодно ответил Лайк. - Причем, не шибко послушные. Ладно, Арик, что ты там навыбирал? Наливай.

    Все оживились. Звякнула посуда, вилки потянулись к нарезанным закускам. Швед наконец справился с хитроумными запорами, со второго захода, и в комнату ворвалось ночное лето, более теплое, чем кондиционированный воздух квартиры, напоенное запахами большого города и пропитанное звуками дома у реки. Еле слышно плескала вода о набережную; звук доносился даже на десятый этаж. Где-то выше лаял на балконе пес. А еще по соседству знакомо бу'хала бас-гитара: бархатисто, мощно. Лайк и Швед тотчас навострили уши.

    Потом бас ненадолго смолк, но буквально через несколько секунд раздался характерный счет ритм-автомата и заиграл явный сэмпл. А бас вплелся в него, заслонив скупые машинные квадраты. И зазвучала песня, совершенно незнакомая. Нечто откровенно панковское, эпатирующее - с разухабистой мелодией, нарочито дешевеньким звучанием и намеренно плохо зарифмованное, но вместе с тем довольно забавное:

    Разбился об стену

    Мозгами хлюпни,

    И кости в канаву

    Кричи не кричи.

    Вы труп не видали:

    Глаза на стекле,

    Рука на педали,

    Нога на руле.

    Кошмар в извращенном аду!

    На втором плане кто-то азартно помогал вокалисту совершенно не имеющими отношения к тексту возгласами, далеко не всегда членораздельными.

    Водил он машину

    В различных краях,

    Теперь, вот, и шины,

    И жизнь потерял

    В больнице распяли

    Врачи на столе...

    И все же собрали,

    Но монстра уже

    О ужас в извращенном аду!

    - Во, дают! - заценил Ефим.