Золотая пластина уютно лежала на ладони, приятно утяжеляла руку своим весом, вызвав у нее восторг. «Эта пластина имеет культовое значение. — Маша с любопытством рассматривала ее. — По бокам, расположены по два небольших ушка, словно в них что-то продевали. Вопрос, для чего? Может, какие-то завязки?»

И тут ее осенило. Она быстро приложила пластинку к лицу. Все сходилось — небольшая выемка для носа, отверстия для глаз. Да, это была маска, но очень странная, так как она изображала всю фигуру божества, крепясь на лице. От нее веяло язычеством и тайной. Изображенное божество, в этом она не сомневалась, судя по виду было отнюдь не миролюбивым. Но страшный образ, запечатленный в золоте, притягивал к себе взгляд, словно хотел что-то донести через многие столетия.

Маша понимала, что, если заявит и сдаст находку государству, то причитающееся вознаграждение, с лихвой окупит ремонт автомобиля и, останется еще немало денег. Она вдруг почувствовала, что не сможет расстаться с найденной маской, по крайней в ближайшее время. Она ощутила некую связь с этой маской, и в ней созрело убеждение, что если она с ней расстанется, то это будет ужасной ошибкой, которая может привести к трагическим последствиям. На чем основывалось это убеждение, она не понимала, но знала — это обязательно произойдет. Ей вспомнились недавние события жизни, непонятные галлюцинации в крепости и она ощутила тревогу. Вновь ее стал мучить страх, словно окружающая темнота наполнена чудовищами, готовыми в любое мгновение наброситься на нее.

Покрутив головой, она отогнала наваждение. «Надо выбираться отсюда, что сделать с находкой, придумаю позже. Пока о ней никому не буду рассказывать, даже Анатолию». К удивлению Маши, путь обратно оказался значительно проще. Она с легкостью преодолела узкий лаз, в котором до этого чуть не застряла, спустилась по высохшему руслу реки и вскоре уже плыла по направлению к пляжу.

Хроника Плачущей Луны. 1927 год. Поселок Судак

Иннокентий, лежа в постели, закурил, и едкий дым самосада стал заполнять комнату. Мария поморщилась, встала и демонстративно открыла окно. Она уже не пыталась уговорить Иннокентия отказаться от этой дурной привычки, от которой очень страдала. Она не стала возвращаться в постель, а продолжала стоять у окна.

— Тебе душно? — вскипел Иннокентий, — А мне не душно в этом дрянном захолустном городишке, где по главной улице бегают куры? Где некуда пойти вечером и от скуки дохнут мухи?

— Это ты преувеличиваешь, Кеша! К сожалению, мухи здесь от скуки не дохнут, а, наоборот, размножаются, — миролюбиво заметила Мария.

— Оставь эти глупые сокращения товарищам! Меня зовут не Кеша, а Иннокентий. Ин-но-кен-тий! — взвинтился мужчина, соскочил с постели и с ненавистью выбросил самокрутку за окно. — Душно мне, душно! Хочу в настоящий город, блистающий огнями, хочу прокатиться с ветерком на лихаче, отправиться в казино или ресторацию. Хочу курить не самосад, а папиросы…

— Я поняла, к чему ты клонишь, Кеша! — холодно прервала его Мария. — Ты хочешь исчезнуть из города на недельку-другую, отвести душу в веселье, а затем заявиться сюда, смертельно уставший, не выспавшийся от бессонных ночей, проведенных Бог знает с кем, молчаливо-виноватый, с бегающими глазами? И все для того, чтобы сбить депрессию? Вот что я тебе на это скажу: поезжай, повеселись, сбей хандру! Знаешь, почему я это говорю? Потому, что люблю тебя. Но меня мучает вопрос — любишь ли ты меня?

— Не утрируй, Мари! — По лицу Иннокентия пробежала гримаса.