Мы встретились с ним в помещении для медитации, сели друг против друга, скрестив ноги, и он долго, молча смотрел, как бы сквозь меня… Потом он сказал:

— У тебя серьезный конфликт в подсознании…

— Да и в сознании тоже, — добавил я. Мне хотелось поговорить, объяснить, в чем дело…

— Это из-за той девушки, — полувопросительно сказал наставник. Он уже знал, что произошло, — Комплекс вины… Да, это трудно пережить.

Он поднял руки, и я почувствовал движение в моей ауре. Он работал с моим полем, делая, по-видимому, какое-то успокаивающее движение… Но мне вовсе не хотелось этого! Я хотел поговорить с ним! Меня даже задело это бесцеремонное вторжение в мое поле, я напрягся. Он сразу почувствовал сопротивление и уронил свои руки. Еще некоторое время вглядывался в поле вокруг меня.

— Дело не только в моей вине, — начал я, — Я понял основу, почему я стал таким… Это потому, что я ликеид.

Наставник посмотрел на меня прозрачными добрыми глазами.

— Положение довольно серьезно, Алекс, — он, кажется, совершенно не слышал моих слов, — Напряжение, агрессия… Ты не можешь медитировать. Это заколдованный круг, понимаешь? Чем меньше ты медитируешь, тем больше растет агрессия.

— Вы можете говорить, как человек? — спросил я, — Объясните мне, наконец, что происходит? Я хочу понять, своим сознанием, разумом, мозгом понять — почему ликейская этика оказывается такой порочной? Ведь я не нарушил этику, совершенно не нарушил… А человек умер.

Наставник пожал плечами — воплощенное спокойствие, хладнокровие, уверенность в себе.

— Ты не должен стремиться понять все разумом. Человеческий разум ограничен. Ты должен ощущать сердцем…

— Но я и тогда ощущал сердцем, а вот не ощутил же… может, у меня сердце такое эгоистичное.

— Сердце не ошибается, — мягко сказал наставник, — Твоя агрессия направлена против тебя самого, Алекс… Ты разрушаешь свой организм, аура уже затемнена. Ты в своей сути Бессмертный Дух, который не может ошибаться. Ошибается твоя смертная оболочка, ты должен научиться сосредоточивать сознание не в ней, а в Духе… это же азбука, ты должен это знать.

— Но скажите мне — ошибся я в данном случае? Это была ошибка моей оболочки?

Наставник некоторое время молчал.

— Однажды, когда я был молодым, — заговорил он, — и учился целительству у тибетского монаха, ко мне принесли ребенка с врожденным пороком сердца… Спросили, делать ли ему операцию, или я смогу вылечить его… У меня было много сил, я был уверен в себе и взялся лечить. Ребенок умер. В результате операции он, скорее всего, выжил бы. Я долго не мог восстановиться после этого… однако это было испытание, посланное мне для того, чтобы я понял — можно пережить свое несовершенство… Можно пережить и это, и двигаться дальше.

Говоря это, он снова мягко вошел в мою ауру. Зажег свечи, усыпил меня… когда я пришел в сознание, в комнате пахло сандалом, и душа моя была абсолютно спокойна. Я попрощался и вышел, умиротворенный, счастливый… я совершенно не понимал своего недавнего смятения. Только что я побывал в сияющем небе, более прекрасном, чем даже реальное, и любимый с детства голос говорил мне: выше голову! Ты достоин общения со мной! Ты прекрасен, ты ликеид! И все случившееся уплывало куда-то в далекое, полузабытое прошлое.

Но когда я вышел из здания, навстречу мне по дорожке шла молодая мулатка и везла в открытой коляске очаровательного черноглазого малыша, он был совсем крошечным, но уже сидел пряменько и гулил, и смеялся, махая ручонкой… И едва я увидел его, все наваждение мигом с меня слетело, и снова вернулись смятение, горечь, непонимание.