Ди Берк сообщила, что ее брат живет во грехе.

- Просто безобразие, - сетовала она, - парням это сходит с рук, а девушкам – почему-то нет.

И вдруг у Тома спросила:

- А может, и ты живешь во грехе?

- Не знаю, - ответил он. – Не очень понимаю, что значит это слово. Нам в школе толком не объяснили. А вам?

Ди мрачно ответила, что у них школе объясняли непрестанно, и так их этим замучили, что в конце концов сил грешить просто не осталось – наверное, они этого и добивались. Но выяснить как Том живет ей, тем не менее, не удалось. В Ратдуне его называли белой вороной Фицджеральдов – он один не влился в семейное дело, отказался строить империю и занялся в Дублине какими-то художествами. Но если имя его всплывало в беседе каких бы то ни было трех человек, то выяснялось, что относительно того, кем он работает, у них три различных версии. В маленьком городке всегда будут сплетничать, думал Том, это неизбежно – отсюда и выдумки. И при этом у Ди есть мужчина, у Руперта приятель, у Кева карточные долги, или что там его гложет, а дома никому ничего неизвестно, в том числе и про жизнь Тома. В Ратдуне лишь один человек знает, как Том живет и почему: его мама.

Но никому бы это и в голову не пришло. Мама ахала и охала, глядя на его одежду, и тяжко вздыхала, взирая на автобус – она сокрушалась искренне. Ей на самом деле хотелось бы, чтобы ее сын водил приличную, не внушающую подозрений машину и одевался поскромней, выбирая приятные неброские цвета, как остальные ее сыновья, которые носили серые штаны и коричневые куртки, а на воскресную мессу облачались в пиджаки, белые рубашки и тесные галстуки. Когда отец ругал все подрастающее поколение вообще и «молодого человека» в частности, мама тоже мягко его упрекала. Если бы кто-то незнакомый наблюдал за ними, то наверняка решил бы, что она соглашается с мужем. Кто бы мог подумать, что Том – ее спаситель?

Пег Фитджеральд и в пятьдесят два года можно было назвать красавицей. Она всегда следила за собой - ни единый волосок не выбивался из прически; она носила вязаные костюмы сиреневого или темно-зеленого цвета и какую-нибудь подходящую брошь, летом переходила на более легкие льняные юбки и блузки тех же самых тонов, и за много лет почти совсем не изменилась. Три раза в год в большом городе она делала химзавивку и раз в неделю по пятницам укладывалась в парикмахерской у Шейлы О’Райли, племянницы приходского священника. В Ратдуне бизнес Шейлы большой прибыли не давал, но ее, похоже, это не беспокоило. Она всегда была жизнерадостной, и если стричься никто не желал, занималась вязанием, обеспечивая себе скромный приработок. Она часто приговаривала: побольше бы таких клиентов, как миссис Фицджеральд, которая каждый раз просит делать одну и ту же укладку.

Каждый день миссис Фицджеральд работала в магазине. Сувенирная лавка была ее детищем, и доход приносила немалый. Всякий раз, когда поблизости останавливался экскурсионный автобус, в мастерской Фицджеральдов звенел кассовый аппарат. Там продавались шали, рулоны твида, глиняные изделия – широкий ассортимент на любой вкус. Здесь весь Ратдун покупал друг для друга подарки. Пег не сразу убедила семью, что идея удачная, но теперь к ней относились с большим уважением. Она также была уверена, что в деле должны участвовать только члены семьи. Разумеется, когда мальчики женятся, жены будут работать вместе с ними. Одна потенциальная невестка даже разорвала помолвку, возмутившись тем, что ей придется уволиться из банка, а неоплачиваемая работа в магазине – это единственное, что ей сулил брачный контракт. По мнению Тома, девушка проявила характер, но остальные члены семьи, включая горе-жениха, дружно постановили: если она такая строптивая, то скатертью дорога.

Том давно заявил, что работать в магазине не будет; ссор никаких не последовало, ответом ему было только молчаливое презрение.