Июнь 1968 года. Париж. Запись беседы с Эльзой Триоле.

«Мы слишком долго молчали, когда в Советском Союзе происходило нечто несусветное, а если говорили, то тщательно выбирали выражения, например, по делу Синявского и Даниэля два года назад. Боялись за Лилю, боялись за оставшихся там друзей, И не хотели порочить Советский Союз, потому что мы не попутчики, мы настоящие друзья. По убеждению... Но— все, хватит! Эта разнузданная война против старой, больной, совершенно беззащитной женщины — кто мог себе это позволить? Зачем? Своей клеветой они же не Лилю унижают, они Володю превращают в ничтожество, которым якобы можно было помыкать и вертеть как угодно. Но разве можно помыкать талантом? Это же чушь собачья, но они этого просто не понимают. Володя гений, осознававший свой гений, а Колосков выставил его каким-то жалким хлюпиком, подкаблучником, которого окрутила злая ведьма.

Но и это еще было бы полбеды. Статьи в «Огоньке» откровенно антисемитские, кому-то не терпится вернуться к делам «космополитов» и «убийц в белых халатах». Лиля только повод, причина гораздо глубже. Симонов считает, чти антисемитская кампания будет разворачиваться и дальше. Он не понимает, кому и зачем это сейчас, нужно, но считает, что положение очень серьезное. Они выбрали Лилю как удобную мишень, но этим лишь показали ее значительность. Кто ничего собой не представляет, тот не может служить мишенью. Мы с Арагоном решили, что будем публиковать протест. И спрашивать разрешения ни у кого не намерены, потому что борьба с антисемитизмом — это дело каждого порядочного человека, каждого, кто не утратил чести, так что никакого дозволения для этого не требуется».

Статьи, о которых говорила Эльза, были, видимо, уже готовы, хотя бы вчерне, потому что вскоре первая из серии публикаций — ответ на черносотенные огоньковские пасквили — появилась в редактировавшемся Арагоном еженедельнике «Летр франсез», Тон этих статей был все-таки чуть мягче и чуть спокойнее, чем возмущенный монолог Эльзы перед московским гостем. Но это было нормально. Письменная речь, тем более обретшая печатную форму, должна быть более сдержанной и более осторожной, чем устная, — у себя дома, без всяких внутренних тормозов.

Эльза напомнила в своих публикациях, что Маяковский сам выбирал себе друзей, что свое окружение. где ему было легко и творчески интересно, он никогда не менял, что наивным простаком он никогда не был и окрутить себя не позволял никому. А любить не того, кого посмертно ему повелели, а того, кого ему хочется, он вправе, как и любой человек, и никакие антисемиты, как бы они ни старались. отменить это право не в состоянии. Подписи Арагона под этими статьями не было, но она стояла под всем изданием в целом.

Результат не заставил себя ждать. Этим было доказано, что травля Лили и вся кампания, затеянная Воронцовым - Колосковым — Софроновым, в которых Людмила нашла вожделенную опору, — не самодеятельность «отдельных» антисемитов, а дело рук самого большого партийного начальства. Меры были избраны жесточайшие. Распространение еженедельника «Летр франсез» в Москве было тотчас запрещено (до запрета этот литературный еженедельник, отнесенный к числу «прогрессивных», продавался во многих газетных киосках Москвы, Ленинграда и других больших городов).