Yo se bien que estoy afuera

Pero el día que yo me muera

Se que tendras que llorar

(Llorar y llorar, llorar y llorar)

Да, сейчас мы не вместе,

Но, когда меня не станет,

Я знаю, плакать будешь ты.

(Плакать и плакать, плакать и плакать.)

Утром в воскресенье они распрощались с персоналом отеля и в такой же бешеной спешке покатили обратно. Одиннадцать часов спустя машина остановилась у его подъезда, и, как в тумане, юный Лишь побрел к себе в квартиру, чтобы перед работой немного поспать. Он был на седьмом небе и по уши влюблен. И только потом вспомнил, что за всю поездку так и не спросил о главном: «Где твоя жена?» – поэтому, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего, решил не упоминать об этом скандальном уикенде в кругу Робертовых друзей. И так привык хранить тайну, что даже годы спустя, когда это потеряло всякий смысл, на вопрос, бывал ли он в Мексике, Артур Лишь неизменно отвечает: нет.

Тур по городу начинается с поездки на метро. Как ни странно, вместо подземелья с ацтекской мозаикой Лишь попадает в точную копию своей начальной школы в Делавэре: те же цветные ограждения и плиточные полы, та же простенькая палитра из желтого, синего и оранжевого, та же наигранная веселость шестидесятых, что живет в памяти нашего любимчика учителей. Кто выписал из Америки бывшего школьного директора проектировать метро по сновидениям Артура Лишь? Под взглядами полицейских в красных беретах, столь многочисленных, что хватило бы на две футбольные команды, Лишь скармливает билетик автомату, как это сделал Артуро.

– Сеньор Лишь, вот наш поезд.

По однорельсовому пути к ним подъезжает игрушечный поезд на резиновых шинах. Лишь заходит в вагон и берется за холодный металлический поручень. Он спрашивает, куда они едут, и Артуро отвечает: «До “Цветка”». Лишь уже начинает думать, что и впрямь попал в сон, как вдруг замечает у себя над головой карту, где каждая станция отмечена особым символом. Они и в самом деле держат путь на «Цветок». А там пересаживаются на поезд до «Могилы». До чего символична жизнь. Когда открываются двери, стоящая позади дама деликатно подталкивает его в спину, и через секунду толпа плавно выносит его на платформу. Станция: еще одна школа, на этот раз – в ярко синих тонах. Вслед за Артуро и организатором он идет по выложенным плиткой переходам и, вынырнув из толпы, оказывается на эскалаторе, несущем его навстречу квадратику аквамаринового неба… а потом выходит на огромную городскую площадь. Повсюду каменные фасады, слегка накренившиеся под многовековым слоем грязи. Почему он всегда думал, что Мехико похож на Финикс туманным днем? Почему никто не предупредил его, что он попадет в Мадрид?

На площади их встречает женщина в длинном черном платье в гибискусах. Это гид. Она ведет их на городской рынок – обитое голубым шифером здание величиной со стадион, где их поджидают четыре молодых человека, друзья Артуро. Гид останавливается у прилавка с засахаренными фруктами и спрашивает, нет ли у кого нибудь пищевой аллергии и тому подобного. Лишь еще не решил, упоминать ли антипатию к псевдоделикатесам типа насекомых и склизких лавкрафтианских гадов, но их уже ведут через торговые ряды. Зиккураты  из плиток горького шоколада в бумажных обертках, корзины ацтекских мутовок, похожих на деревянные жезлы, баночки с цветной солью вроде той, из которой создают мандалы  буддийские монахи, пластмассовые ведра с семенами цвета какао и ржавчины, про которые гид объясняет, что это вовсе не семена, а сушеные сверчки; раки и личинки, живые и поджаренные, а по соседству – тушки козлят и кроликов в пушистых белых «носочках», по которым их отличают от кошек, и длинная стеклянная мясная витрина, по мере изучения которой Артура Лишь охватывает все больший ужас.