Когда после операции кесарева сечения Дэниела извлекли из аккуратного надреза и наградили высочайшими оценками по шкале Апгар, Джессика поняла, что ее старания не прошли даром. Она не замедлила поделиться этим открытием со всеми, кто был готов ее слушать, а также с теми, кто не был.

Но Джессика не удовольствовалась идеальными родами и принялась лепить идеального сына. На каждой ступени его развития она покупала соответствующие возрасту образовательные и развивающие игрушки. В четыре Дэниела записали в лучшую частную подготовительную школу Брэдфилда. На занятия он ходил, наряженный в серые фланелевые шорты, рубашку с галстуком, бордовый блейзер и кепочку – в пятидесятых подобный костюм даже выглядел бы не очень старомодным.

В таком духе все и продолжалось. Одежда от именитых дизайнеров, походы к лучшим стилистам; зимой поездки в Шамони, летом – в Тоскану; крикет и регби; «Цирк дю Солей», концерты классической музыки и театр. Если Джессика считала, что Дэниелу что‑то нужно, Дэниел немедленно это получал. Будь ее муж другим человеком, он бы, несомненно, взбрыкнул. Но Майк любил жену – и сына, конечно, тоже, но не так, как Джессику. Ее он обожал и потому во всем с ней соглашался, лишь бы любимая была счастлива. Она баловала Дэниела, он баловал ее. В начале девяностых Майку повезло – он оказался в числе первых бизнесменов, обративших внимание на перспективы рынка мобильных телефонов. Это было даже лучше, чем просто печатать деньги. Кроме того, Джессика всегда умела разумно тратить деньги, и финансовых проблем у Моррисонов никогда не возникало.

Но недавно Майк Моррисон понял одну простую и неприятную истину: его четырнадцатилетний сын – на редкость противный субъект. За последние месяцы всем стало ясно, что Дэниел по горло сыт Джессикой и тем, что она целиком и полностью распоряжается его жизнью. У Дэниела появились собственные представления о том, что ему нужно, а благодаря Джессике, прежде потакавшей его капризам, он привык к моментальному исполнению всех своих желаний. Не раз и не два в их доме разгорались грандиозные скандалы, в результате которых Джессика заливалась слезами, а Дэниел уходил, хлопнув дверью, к себе в комнату, где и запирался в добровольной ссылке порой на несколько дней.

Но Майк переживал не из‑за ссор, хоть они расстраивали и злили Джессику. У него тоже когда‑то был переходный возраст, когда он регулярно устраивал бунты против родительского всевластия. Беспокоило Майка недавно зародившееся подозрение, переходящее в уверенность, что он понятия не имеет, чем набита голова его родного сына.

Он помнил, каково это – быть подростком. В четырнадцать лет его мало что заботило. Футбол – и по телику, и на настоящем поле; девчонки, выдуманные и настоящие; сравнение достоинств групп «Крим» и «Блайнд Фэйт»; страх, что ему придется еще очень долго ждать, прежде чем его пригласят на вечеринку с травкой и выпивкой. Майк рос вовсе не пай‑мальчиком и надеялся, что собственное бунтарское прошлое и непохожесть на консервативных родителей помогут ему наладить отношения с сыном, когда тот станет подростком.

Как же он заблуждался! На все попытки отца поговорить Дэниел реагировал одинаково – пожимал плечами, презрительно усмехался и совершенно не желал его слушать. Отчаявшись, Майк неохотно признал, что даже не догадывается, о чем думает и чем живет его сын. Мечты и желания, страхи и фантазии, склонности и хобби Дэниела – все это оставалось для него тайной за семью печатями.

Майк мог только предполагать, как его сын проводит многие часы вне дома. Варианты, которые подбрасывало воображение, ему совсем не нравились, так что он решил вообще на этом не зацикливаться. Похоже, что Дэниела это полностью устраивало.

Кто бы мог подумать, что это полностью устраивало и убийцу Дэниела.

Иногда совещания лучше всего проводить в нерабочей обстановке.