Народу на улицах почти не было, многие дома стояли заколоченными. Люди переглядывались, не понимая, куда их занесла судьба. Памятуя о настасьином муже и его товарищах, Севастьян не на шутку встревожился. «Уж не оказались ли мы в каком-нибудь другом веке? Что там Вадим Вершков рассказывал? Про Петербург какой-то… Про царя Петра, про царя Николая, которого потом бунтовщики убили… О царь Николай, тезка Николая Угодника, друг солдат истинных, помоги нам, если ты на самом деле будешь существовать! Где мы? Когда мы?»
По крайней мере, это опасение Севастьяна бы развеяно.
Вскоре они наткнулись на человека, который с трудом тащился по улице. Завидев солдат, он прижался к стене и выпучил глаза. Севастьян подошел к нему ближе. Прочие стояли у него за спиной, встревоженные не меньше своего командира.
— Здравствуй, Божий человек! — обратился Севастьян к прохожему.
— Кто здесь? — Тот заморгал, пытаясь разглядеть говорящего. — Кто ты такой?
Севастьян понял, что прохожий слеп.
— Ты меня не видишь? — спросил Глебов ласково.
— Я? Не вижу? — человек выглядел удивленным. Затем удивление сменилось страхом. — А ведь и вправду! Я не вижу! — Он затрясся всем телом и разрыдался. — Я ослеп! — Удар кулаком о стену. — Я ослеп! Проклятый Флор! Ослеп!
— Погоди, — остановил его Севастьян. — О каком Флоре ты говоришь?
— О Флоре Олсуфьиче, который наслал на Новгород чуму! Вот о каком! — плакал человек на улице.
— Не может этого быть, — сказал Севастьян.
— Может! — озлобленно вскрикнул человек.
— Расскажи мне по порядку, — попросил Глебов. — Я здесь человек новый, впервые обо всем этом слышу…
— По порядку? Никакого порядка тут нет и быть не может! Сплошной беспорядок! Флор Олсуфьич бросил в колодец немца, умершего от чумы. И весь Новгород едва не вымер… Флор-то заперся у себя дома. Но труп в колодце нашли — после этого и чума на убыль пошла и теперь почти закончилась, — а тут и Флора обличили. Я вышел, чтобы вместе с другими бежать к тому дому, где виновник прячется, и покарать его Божьей карой, от всего народа — пусть умрет…
— Но как получилось, что ты не знал о своей слепоте? — не верил Севастьян.
— Да так! Я думал — ночь на дворе… Вижу с трудом какие-то тени…
— Нет, на дворе ясный день, а ночь — у тебя на душе, — сказал Севастьян, — если ты мог поверить клеветникам.
Он повернулся к своим солдатам. Те стояли ни живы ни мертвы, услыхав о чуме.
— Гиблое место, — проговорил Харлап. — Бежать отсюда!
— Эти костры, эта армия, что стояла в лесу, — это царские стрельцы, которые преградили путь из города, чтобы чума не разбегалась по всей русской земле, — сказал Севастьян. — Вот что это такое было! Но если Господь привел нас в Новгород таким путем, какой избрал, — значит, есть у нас тут важное дело, ребята! И помяните мое слово: откажется от поручения — сами погибнем; а если послушаем Господа и сделаем то, ради чего сюда присланы, — останемся живы и в прибытке.
— Красно говоришь, господин Глебов, — покачал головой один из солдат по имени Ивашка. — А вот будет ли толк? Откуда тебе знать, что на уме у самого Господа Бога?
— Бог говорит с нами через зримые образы, — сказал Севастьян. — Мне монахи сказывали… Послушай меня и поверь. Я — твой командир, разве я хоть раз обманывал тебя? Разве водил тебя на смерть? Прятался за твоей спиной, чтобы самому выжить?
— Не было такого! — решительно вмешался другой солдат. |