Изменить размер шрифта - +
Это случается где угодно в Галактике. Мы уволим его из отряда, запрем там, где он не сможет нам помешать, и улетим с Планеты Семь. Но я не могу сделать этого без поддержки большинства. Вот почему я должен знать, на чьей вы стороне, Маркхэм.

Я нахмурился.

— Другими словами — вы предлагаете мятеж?

— Нет. Юридически лишение полномочий временно обезумевшего капитана не является мятежом. Но мы все здесь поляжем, если останемся хотя бы на месяц. Ну как, Маркхэм? Вы с нами?

— А вы как думаете? — усмехнулся я. — Мне хочется остаться в живых так же, как и любому другому.

 

Я сделал еще несколько глотков и покинул каюту Фернандеса. Насколько я знал, мятеж состоится дня через два, не раньше. Вероятно, Фернандес будет ждать, пока не наберет большинство голосов. Насколько мне было известно, четверо из восьми членов отряда уже выступали против Хендрина: сам Фернандес, Мюррей, Бартлетт и я. Казалось, один только Лезенби предпочел бы остаться на Планете Семь до завершения работ. Трое других — Чанг, Эванс и Дорвин — пока не обозначили своей позиции, по крайней мере, мне было это неизвестно, но я предполагал, на чей они окажутся стороне. Никто из них в глубине души не был фанатиком, который станет голосовать за то, чтобы остаться в таком убийственном мире.

Весь следующий день ничего не происходило. Я мало видел капитана Хендрина, а то, что видел, мне вовсе не нравилось. Капитан был мрачен и строг, словно понимал, что назревает, и был полон решимости подавить мятеж в зародыше.

По разным причинам все работы в поле были перенесены на следующий день. Чанг захотел более тщательно изучить геологию и стал просить, чтобы его объединили с кем-то, кто ходил пешком. В напарники ему выбрали меня. Лезенби поставили с Бартлеттом, а Мюррей сел на вертолет с Дорвином. С гибелью Гровера было нарушено равновесие отряда. До этого у нас было четыре команды по два человека и двое оставались охранять корабль, но теперь стало три по два человека и трое оставались в корабле.

Мы с Чангом направились параллельными путями прочесывать местность, а Лезенби с Бартлеттом находились где-то неподалеку от нас. Но джунгли были такие густые, что нельзя было никого увидеть уже через десять шагов.

Мы бродили уже полчаса, когда я услышал, как слева отозвался эхом человеческий вопль.

Чанг в это время как раз наклонился, чтобы изучить кварцевое обнажение.

— Вы слышали? — спросил я его.

— Простите, нет. Какое-то животное?

— К чертям животных! Это походило на голос Лезенби, и держу пари, что он попал в беду!

И словно в ответ на мои слова с соседней поляны раздался еще один крик.

— Идемте, — сказал я. — давайте поглядим, что там такое.

 

Мы пошли вслепую напрямик сквозь раздражающую сеть толстых лоз в направлении криков.

— Лезенби! Бартлетт! — закричал я. — У вас проблемы?

— Да нет никаких проблем, — неожиданно близко раздался голос Бартлетта.

Я было заколебался, но тут увидел Бартлетта, полускрытого листьями папоротника, и решил все же посмотреть, что там такое. Я двинулся напрямик через гигантские папоротники, сопровождаемый Чангом.

Бартлетт стоял, глядя вниз, на землю. На Лезенби.

Маленький биолог нелепо лежал на животе и был неподвижен, как труп. Я почувствовал, что весь холодею. Неужели именно Лезенби, который проявлял такой интерес к здешним джунглям, должен был здесь и погибнуть?..

— Что случилось? — спросил я.

Бартлетт был очень бледен.

— Не знаю, — сказал он. — Что-то прыгнуло на него с дерева, и он упал. Я даже не увидел, что это было.

Наступило молчание. Затем я внезапно побледнел еще сильнее, поскольку «труп» внезапно стал корчиться, перевернулся на спину и глянул на нас.

Быстрый переход