Не позволяйте воспоминаниям преследовать вас. Прислушайтесь к тому, кто умертвил, препарировал, а затем воскресил этого зверя в еще более устрашающем обличье, чем прежде, чтобы выманить у хмельной публики пару монет. Нет, пожалуйста, наслаждайтесь воспоминаниями, но только не становитесь их рабом. Помните, вы никогда не станете прежним собой, как бы вам этого ни хотелось.

В конце концов, воспоминания – давно умершее прошлое. Не забывайте, что вы пока еще живы.

Признаться, я не уделил планете Локон должного внимания, хотя там было на что посмотреть. Я воспринял ее как очередной захудалый мир на задворках Вселенной – мир, что утопает в спорах эфиров, которые, кстати говоря, гораздо полезнее в своих иных ипостасях. Эфиров, чей урожай гораздо легче снимать на самих лунах.

И тем не менее ничего подобного этим спорам я в своих путешествиях не видывал. Пока мы шли по Багряному морю, я чувствовал себя древесным листом, несомым волнами кровавого моря, разлившегося на месте гибели великана. Чем дальше мы отходили от границы Изумрудного моря, тем больше становилась Багряная луна, темная и зловещая даже при свете дня. Она походила на кровоточащую язву на сияющем солнце; она то и дело затмевала его своим огромным диском.

А по ночам она лучилась немигающим потусторонним свечением. Поначалу мы были слишком далеко и не могли видеть споропад, однако вскоре сократили дистанцию достаточно, чтобы лицезреть лунагри воочию. Мы смотрели, как с луны в самый центр моря бьет поток спор. И если изумрудные споры походили на цветочную пыльцу, то багряные напоминали лаву, низвергающуюся с небес, чтобы сжечь планету.

В том путешествии я был малость не в себе, но на мир взирал по-прежнему незамутненным взглядом. Поэтому те деньки запечатлелись в моей памяти – разумеется, отполировавшей эти окаменелости до блеска – самыми яркими образами. Завораживающие картинки валом валили с неба в лучших традициях магического реализма.

Однако Локон в ту минуту было не до красот. Они снижали ее шансы завладеть моим вниманием.

– Хойд, не мог бы ты сосредоточиться на мне? – попросила она. – Ну пожалуйста!

Я ткнул пальцем в Багряную луну, что висела вдали и извергала в море споры:

– Она как будто блюет.

Локон вздохнула.

– Представь, что море – это гальюн, – продолжил я. – А луна – лицо бога, опорожняющего на нас содержимое своего желудка после ночи, проведенной в непрестанном вращении на барном стуле.

Я даже сочинил стих о блюющем боге, но утруждать вас его прослушиванием, так и быть, не стану. Хотя возможность использовать рифму к слову «кашне», скажу я вам, выпадает только раз в жизни.

После недолгих уговоров я оторвал взгляд от своей новообретенной музы и устроился на палубе рядом с Локон. Разумеется, ей хотелось побеседовать со мной с глазу на глаз у себя в каюте, однако в тот день я был особенно упрям. Кроме того, я хотел понаблюдать, как луна – ей-ей, точно человек – делает свое «тошне».

– Нам надо разрушить проклятие, – сказала Локон.

– Кстати говоря… – откликнулся я, а затем наклонился к ней и заговорщически зашептал: – На меня как раз наложено одно…

– Проклятие?

– Оно самое!

– Хойд, я знаю.

– Правда, что ли?

– Да. Именно поэтому мы и можем сейчас с тобой его обсуждать. Если бы я не знала о твоем проклятии, ты оставался бы нем как рыба.

– То есть я могу говорить только о том, что ты уже знаешь? А о том, чего ты не знаешь, не могу?

– Именно так и действует проклятие.

– Ах да! Проклятие! Кстати говоря…

– Знаю, знаю! На тебя как раз наложено одно из таких проклятий… В общем, мне нужно снять его, чтобы ты показал мне путь до острова Колдуньи в Полуночном море.