|
Вероятно, рождение ребенка — единственное, что могло бы утешить Джейн и облегчить ей жизнь с бессердечным эгоистом. Когда Карлейлю был семьдесят один год, а Джейн — шестьдесят пять, она отправилась на прогулку в экипаже, прихватив с собой собачку. Животному не сиделось, экипаж остановился, собачка выскочила на мостовую — и угодила под колеса другого экипажа. Джейн вышла, подобрала бездыханное тельце, вернулась в экипаж и как ни в чем не бывало продолжила прогулку. Однако умерла она от инфаркта, в том самом экипаже; когда открыли дверь, то увидели Джейн, сидящую со сложенными на груди руками, и тело собачки у нее на коленях.
В доме на Чейн-роу супруг покойной принялся изводить себя напрасными сожалениями о том, что при жизни не уделял Джейн достаточно внимания. Да, он был общепризнанным светилом английской литературы, как Джонсон в прошлом веке, но это больше не имело значения для унылого старика, который в последующие пятнадцать лет становился все более хрупким и вялым и постепенно утрачивал разум. Те, кому довелось навещать его в последние годы, видели перед собой дряхлого старика в халате — седая борода топорщится, голубые глаза уже подернулись пеленой, на голове ночной колпак, на ногах тапочки без задников… Он принимал гостей, сидя в кресле у камина, обложенный подушками. «Мне осталось немного, — сказал он одному посетителю, — и, по мне, уж чем скорее, тем лучше». В феврале 1881 года Карлейля перенесли из спальни в гостиную на первом этаже. Ему было тогда восемьдесят шесть лет. За день до кончины он, как утверждают, пробормотал себе под нос: «Так вот ты какая, смерть…» Мои печальные размышления — а вся обстановка в доме напоминает о последних годах жизни Карлейля — прервала служительница, извинившаяся за то, что смогла уделить мне внимание только сейчас. — У нас работают водопроводчики, — пояснила она. Сразу стала очевидной причина доносившегося откуда-то из глубины дома стука. — Понимаете, мы решили наконец провести канализацию и установить ванну. Я проработала здесь сорок пять лет и никак не могу поверить! Потому и бегаю к ним при каждом удобном случае, чтобы убедиться, что это не сон. — Неужели у Карлейля не было ни ванны, ни уборной? — удивился я. — Он пользовался сидячей ванной, а уборная в саду. Я попрощался с Чейн-роу в отличном настроении — еще бы, ведь мне удалось оказаться здесь в поистине исторический миг!
10 Два других гения, Тернер и Уистлер, окончили свои дни по соседству с Карлейлем. Мемориальная табличка на стене дома номер 119 по Чейн-уок извещает, что Дж. М. У. Тернер скончался здесь в 1851 году. Этот маленький дом стал свидетелем экстраординарного «исчезновения» художника — в самом расцвете славы (или, быть может, уже в начале пути с вершины). Тернер был весьма странным человеком. Сын лондонского цирюльника, он отличался красным, цвета лобстера, лицом и пронзительными серыми глазами. На публике он вел себя грубо и невежливо, тогда как с друзьями бывал весел и добродушен; впрочем, он всегда оставался подозрительным и уклончивым в ответах, и, как ни удивительно, этот великий импрессионист совершенно не умел излагать свои мысли и чувства в словах. Когда ему исполнилось семьдесят два года, он решил исчезнуть. Ему принадлежал очаровательный дом в Вест-Энде, однако сам он там не появлялся, хотя дом был открыт для гостей, которых радушно встречал эконом. Как бы то ни было, на протяжении четырех лет никто не знал, где Тернер обитает. Он внезапно объявлялся на публичных мероприятиях и столь же внезапно исчезал. Как ни пытались друзья выяснить, куда он пропадает, Тернер ловко выпутывался из расставленных ими капканов и умело заметал следы. Лишь перед самой его кончиной выяснилось, что все четыре года он провел в доме номер 119 по Чейн-уок под именем адмирала Бута — или «Пагги». |
