Матерь Божья, он спас ее от рискованного падения только для того, чтобы приблизиться к ней настолько близко, что она могла вдыхать его аромат. Он пах морем, дымом… собой. Тогда, испугавшись, она разрешила ему касаться себя невообразимыми способами. И что же она получила взамен? Сначала ее чуть не соблазнили, а позже стали отдавать распоряжения. Нет, приказы.

Она должна держаться от него на расстоянии и молиться о скорейшем прибытии лодки с припасами. Она отошлет его независимо от состояния его памяти. О, да! Это было мудрое решение, поскольку, когда память к нему вернется, скорее всего, он окажется столь же кровожадным, что и все молодые люди.

— Да, — сказала вслух она. — Вы можете сколько угодно менять свое обличье в той комнате с Нэни и Дибблером за компанию, Сэр Безымянный.

Но если она не даст ему одежды, он придет за ней. Это она уже поняла. Его величество Король Тристан не терпел никакого неповиновения своей королевской воле.

Да, но, во имя всех святых, она не собиралась позволять ему командовать собой в своей собственной цитадели. И она на не может жить, опасаясь его и того, что он может сделать. У нее были дела. Работа должна быть сделана. Замок и ее люди нуждаются в заботе. У них нет никого, кто бы заботился о них, кроме нее. Она еще покажет Тристану, кто является хозяином Хайклифа.

Приняв решение, Пэн подняла стопку недавно перешитой одежды и уложила ее в переносной сундук наряду с другими вещами Тристана. Ее мучила совесть из-за кинжала со змеями. Он был благополучно укрыт со всеми шпагами и кинжалами в замке. И он останется там.

В дверь постучали. Она захлопнула крышку сундука и открыла дверь. Вошел как всегда готовый помогать Эрбут. По ее распоряжению, он поднял сундук и последовал за ней к башне и далее наверх, к ее спальне. Она постучала, молясь, чтобы Тристан проявил воспитанность, был в кровати и прикрылся.

— Входите, Гратиана, если посмеете.

Она чувствовала, что ее лицо вспыхнуло. Глянув назад на Эрбута, она встретила его потрясенный взгляд.

— Проклятое высокомерие, — пробормотала она про себя и сильным ударом открыла дверь.

Благодарение Богу, он лежал в кровати. Лежал в кровати и ухмылялся, как будто знал, что она боялась того, что он будет стоять голым посреди комнаты. С пылающими щеками Пэн прошла в комнату и указала Эрбуту место, куда поставить сундук. Эрбут поставил сундук и встал, переминаясь с ноги на ногу, вытаращив глаза на гостя.

Пэн, не глядя на Тристана, открыла сундук, схватила его вещи, отнесла их к кровати и опустила ему на колени.

— Это, любезный, ваша одежда и другие вещи, бывшие при вас. Как вы можете видеть, они не в том состоянии, чтобы их можно было носить. Я, в своем дурацком желании лучше одеть вас, положила здесь и переделанную одежду моего отца, которую он носил, до того как умер.

По крайней мере, ему хватило такта прекратить ухмыляться. Он даже поблагодарил ее. Она наблюдала, как его веселье переходит в мрачность и затем в беспокойство.

Пока он поднимал сверток с лохмотьями, она отпустила Эрбута. Она подумала, что Тристану не понравится то, что юноша станет свидетелем его замешательства. Она наблюдала, как он прикасается к остаткам шоссов из самой лучшей шерсти, кожаному джеркину, лоскутам батиста, некогда бывшим рубашкой, поясу из дорогой кожи, и кошельку. Он открыл кошелек, но там было пусто.

В молчании, Пэн протянула ему бесформенную мешанину, которая когда-то была бумагой. Ни один клочок не мог быть вырван из этой массы. А если бы они и преуспели в этом, то это было бы бесполезно, поскольку чернила на клочках потекли, оставив серые и черные пятна вместо слов. Даже сорванная печать в конце бумаг была раздроблена на неузнаваемые частицы.

Он тряхнул головой. Его лицо потемнело, и рот сжался.

— Ничего. Я ничего из этого не помню.