Септах Мелайн смотрел на него в изумлении. Какое‑то мгновение он, казалось, не мог произнести ни слова. Такого Престимиона он никогда прежде не видел.

– Ах, что это за мрачное настроение в день коронации, милорд! – в конце концов выдавил он из себя.

Престимион и сам был изумлен своим всплеском ярости и боли. «Это не правильно, – растерянно подумал он. – Я говорю безумные вещи. Я должен что‑то предпринять, чтобы сменить тон беседы на более веселый». Он с трудом взял себя в руки и совершенно другим тоном, нарочито неофициально, произнес:

– Не называй меня «милордом», Септах Мелайн. Во всяком случае, наедине. Это звучит так чопорно и холодно. И так подобострастно.

– Но ты же теперь мой повелитель. Я так доблестно сражался, чтобы ты им стал, – свидетельством тому мои шрамы.

– Для тебя я все равно остался Престимионом.

– Да, Престимион. Очень хорошо, Престимион.

Престимион. Как пожелаете, милорд.

– Во имя Высшего Божества, Септах Мелайн! – воскликнул Престимион в ответ на этот шутливый укол и улыбнулся. Но чего еще он мог ожидать от Септаха Мелайна, как не шуточек и насмешек?

Септах Мелайн тоже усмехнулся. Теперь они оба изо всех сил делали вид, что поразительной вспышки Престимиона вовсе не было.

– Что это за штуку ты держишь в руках, Престимион? – спросил он, ленивым, небрежным жестом протягивая руку.

– Это? Ну, это… это… – Престимион заглянул в свиток из темно‑желтой кожи, приложенный к подарку – Волшебная палочка, сделанная из рога геймлипарна, так здесь сказано. Она меняет цвет от золотистого до лилово‑черного, если ею помахать над отравленной пищей.

– Ты в это веришь?

– По крайней мере, жители Байлемуны верят.

А вот… вот, Септах Мелайн, здесь сказано, что это мантия, связанная из меха с брюха ледяного купрея, который обитает на снежных пиках Гонгара.

– Насколько мне известно, ледяные купреи уничтожены полностью, милорд.

– Жаль, если это так, – сказал Престимион, поглаживая плотную, гладкую ткань. – Мех очень мягкий на ощупь. А здесь, – продолжал он, похлопывая по квадратному тюку, скрепленному затейливыми печатями, – здесь у нас дары откуда‑то с юга, полоски чрезвычайно ароматной коры очень редкого дерева квинонча. А эта прекрасная чаша вырезана из виронджимонского жадеита, такого твердого, что полжизни уходит на то, чтобы отшлифовать кусок размером с кулак. А это… – Престимион сражался с полуоткрытым ящиком, из которого высовывалось какое‑то сияющее чудо из серебра и сердолика. Казалось, лихорадочно изучая содержимое ящиков, коробок и пакетов, он каким‑то образом надеется вытащить себя из того нервного, подавленного состояния, которое и погнало его в это помещение.

Но ему не удалось ввести в заблуждение Септаха Мелайна. И тот уже не мог сохранять притворное равнодушие к недавней вспышке боли Престимиона.

– Престимион?

– Что?

Воин подошел к нему ближе. Худой и длинноногий Септах Мелайн был выше Престимиона, но рядом с широкоплечим короналем казался почти хрупким, хотя впечатление было обманчивым.

– Нет необходимости все мне показывать, милорд, – тихо произнес он.

– Я думал, что тебе интересно.

– Да, до определенных пределов.