Телекинез выстреливает мной вперёд, но недостаточно быстро, чтобы полностью избежать атаки.

Топор проносится по спине наискосок. Рвутся мышцы, трещит и рвётся на части доспех, пролитая кровь моментально запекается.

Хочется кричать что есть сил, но вместо этого я посылаю волну магии в сторону настоящего Конунга.

Тот подставляет щит и лишь оставляет в песке две глубоких борозды от своих стоп.

Я же судорожно вдыхаю воздух сквозь сжатые челюсти.

Наивно было полагать, что при своей «гибели» число доступных двойников уменьшается. Сокол намеренно ввёл меня в заблуждение, не став восстанавливать седьмую копию.

Пока я устранял их одного за другим, Конунг восстановил седьмого и отправил его в атаку вместе с остальными.

Сам же укрылся в облаке поднятой пыли.

А я взял и попался на эту уловку.

Хитро, чёрт возьми. Очень даже хитро.

— Всё ещё стоишь на ногах? Я думал, что перерубил тебе позвоночник, — хмуро произносит Сокол, закинув топор себе на плечо и сплюнув очередную порцию крови.

Его двойников уже не видать, наверняка, он просадил на них почти всю свою ману.

Однако я также лишаюсь последних сгустков тьмы из-за истечения пятиминутного срока.

Теперь мы снова остаёмся один на один. Израненные, измотанные скоротечной, но крайне затратной схваткой.

— Не дождёшься, — тихо вздыхаю я и кручу шеей.

Отдаёт резкой болью в области спины и лопаток, но жить можно.

Всё решится здесь и сейчас.

В последнем броске.

— Тогда закончим этот фарс, наконец, — грохочет голос Сокола, когда его тело заливает золотистый свет.

Его тяжёлые доспехи, повреждённые мною, покрываются золотистой коркой. Словно распылили поверх оных баллончик светящейся краски.

Даже смотреть на Конунга теперь больно, не то что сражаться с ним.

Но это не значит, что у меня не осталось ничего в рукаве.

Снова всплеск маны, на этот раз из резерва выбрасывается всё, что там осталось без остатка.

Багрово-чёрная дымка кружит вокруг меня в нечётком хороводе. Тогда как за спиной вырастает продирающий до дрожи в коленях мираж ужаса.

Викинги судорожно сглатывают, закрывают глаза в неверии, кто-то отползает в противоположный угол от миража.

Звучат крики, возгласы, стук зубов друг о друга.

А затем мираж предвкушающе улыбается, показывая миру свою клыкастую, хищную пасть. Такую, которой позавидует и Чужой, и Коготь Смерти.

Впрочем, на этом трансформация миража не заканчивается.

Ведь слева и справа от меня в песок закапываются две мощные лапы, готовые в любой миг сорваться в атаку.

Весь длинный дом застывает в напряжённом ожидании.

Сокол осторожно поворачивает пятку, держа над головой свой топор и щит перед лицом.

Я высматриваю сквозь ореол ослепительного сияния ноги и руки противника.

Мираж ужаса же застывает восковым изваянием, разве что приглушённый рокот свидетельствует о том, что он не массовая галлюцинация.

Вот Сокол срывается вперёд.

Раз. Два. Три шага. Затем бросок вперёд.

Правая клешня миража приближается к Конунгу. Из-за золотого света она плавится прямо на глазах, обращаясь в лапу из костей.

Но своего она всё же добивается. Удар приходится по Конунгу.

Хоть и по щиту.

Крепления последнего не выдерживают, и щит улетает куда-то под потолок. Краем глаза я замечаю, как левая рука врага виснет безвольной плетью. А свечение золота становится чуть слабее.

Но Конунг добивается своего и сближается со мной опасно близко.

— Рьягрх! — рычит Сокол.

Его топор ударяет сверху. Чуть ли не по учебнику. Эталонно. Без единого изъяна.

Идеально выверенный удар.

— Грагх! — я встречаю его замахом снизу.

Бах!

Два орудия сталкиваются друг с другом.