Она заверещала и, схватив чащку, выплеснула кофе ему в лицо. Вопль боли слился с ее визгом, и Гордон на секунду ослеп. А потом он потерял сознание.
ГЛАВА 24
Очнулся Гордон привязанным к стулу в холле. Лицо у него горело, голова болела. Руки его были намертво примотаны веревкой к телу, еще одна веревка охватывала лодыжки. Две веревки через грудь и талию привязывали его к стулу, принесенному из гостиной. Шторы были опущены, три лампочки включены. Больше в холле никого не было.
Даже единственным здоровым ухом он мог различить шаги наверху. Там кто-то тяжко трудился, волок что-то по полу.
Этот кто-то наверняка Патриция. И Гордон не мог ничего, ну совсем ничего поделать – только претерпеть то, что она ему предназначила.
Через минуту-другую по лестнице что-то простучало. Она появилась из-за угла спиной к Карфаксу. Одетая теперь уже в брючный костюм, она что-то волокла, согнувшись. Секундой позже он увидел, что это упаковочный ящик, куб шириной метра в два. Не обращая на пленника никакого внимания, она протащила куб у него за спиной через всю комнату к розетке возле французского окна[7]и выпрямилась.
– Вот почему трудно быть женщиной, – тяжело дыша, произнесла она. Мускулов маловато. Но и в этом есть свои преимущества.
Хоть Гордон и ожидал чего угодно, но ее произношение его поразило. Оно было по-новоанглийски гнусавым, и слова "в этом есть" прозвучали как "в э-эт м-е-эсть".
Должно быть, она намеренно произнесла эти слова на подобный манер, ибо в дальнейшем речь ее была стандартной для Среднего Запада. Но ритм ее был не совсем тот, что у Патриции, какой ее знал Гордон. Он должен был уловить это, сказал он себе, должен был расслышать. Но разве он мог ожидать такое?
Она удалилась на кухню и вернулась с большим разделочным ножом. Внутренности Гордона сжались при виде ножа, но Патриция собиралась использовать нож – по крайней мере пока, – чтобы вскрыть ящик. Она взрезала крышку, отогнулa вниз боковины, потом уперлась ногой в металлический ящик, оказавшийся под упаковкой, и вытащила из-под него картон. Когда она вновь ушла на кухню, Гордон рассмотрел на ящике пульт управления.
Она вновь появилась в поле зрения, толкая перед собой сервировочную тележку. Пихая, вздыхая и чертыхаясь время от времени, она взгромоздила металлический куб на тележку и размотала идущий из-под него длинный кабель. Все же длина кабеля показалась ей недостаточной. Она снова удалилась на кухню и вернулась с большим удлинителем. Подключив кабель, она воткнула удлинитель в стенную розетку.
Потом обошла машину сзади и что-то проверила. Подняв взгляд, она увидела, что Карфакс смотрит на нее.
– Старина Рафтон, – с улыбкой сказала она, – подсоединил к этой штуке устройство автоматического контроля, но нужно убедиться, что оба провода подключены. Модель склепана наспех, прототип – зато работает.
Она обошла машину спереди, поправила пульт и нажала на какие-то кнопки. Экран на мгновение засветился. Потом она выключила аппарат, и экран погас.
– Ну вот. Замечательно работает. Все замечательно – для всех, кроме тебя. А это не проблема.
Карфакс ничего не сказал. Он смотрел, как она садится на диван в другом конце холла напротив него и зажигает сигарету.
– Ладно, – сказала она. – Как ты дознался?
– Пат… Пат… – произнес он, задыхаясь. Слезы внезапно заструились по его щекам, и он разрыдался от горя.
"Она" – Карфакс не мог думать о ней как о мужчине – холодно смотрела на него и ждала, когда же он вновь будет способен заговорить.
– Хорошо поплакать никогда не вредно, – ухмыльнулась "она". – Хотя в конечном итоге тебе это мало что дает. |