— Понимаю, сердце мое... Очень хорошо понимаю, что права законной супруги длиною в целую жизнь. Итак, давай выпьем за ее здоровье и за окончание наших отношений.

Она засмеялась.

— Вначале это называют любовью, а когда расстаются, то это уже отношения.

— Замолчи!

Она крепко сжала его руку своей и неестественно весело произнесла:

— Ты обязан знать, Фрэнк Сентджиль, что ты единственный мужчина, которого я по-настоящему любила. После тебя жизнь превратится просто в существование. Я выйду замуж, рожу детей, у меня будет дом, досада на слуг и свекровь. И я стану нормальной женщиной, как любая другая.

— Он все еще ухаживает за тобой?

— Кто? Кого ты имеешь в виду?

— Маленького инженера.

— Алена Ламорисьера?

— Да, вероятно...

— Он не инженер, он врач, очень известный педиатр. Он молод, но прежде всего свободен, и надо заметить, что мне это нравится.

— Ну, так и выходи за него замуж!

— Я подумаю об этом.

Он откинул голову назад, на спинку дивана и закрыл глаза. Бокал он поставил на колени.

— Фактически ты уже готова это сделать!

— И даже более того, я готова просить вас обоих быть моими свидетелями. Из-за Мелфи ты не сможешь отказаться, а я буду вас постоянно приглашать, чтобы вы, как мои добрые друзья, порадовались моему счастью.

— Дрянь!

— К тому же я не смогу тебе дать и внутреннего покоя, на это можешь не рассчитывать. Ты станешь бессильным свидетелем если и не моего счастья, то во всяком случае супружеской жизни. Впрочем, Ален симпатичный парень, так что первоначальное сожаление может вскоре уступить место удовлетворению.

— Ты как раз тот человек, которого я мог бы убить!

— Глупая мысль, дорогой. Если ты убьешь меня, то получишь лишь неприятности и никакой выгоды. Преступление по страсти является на суде надежнейшей защитой. При любой другой побудительной причине следует действовать с умом и осмотрительностью — два несопоставимых козыря в столь деликатном деле. Я, например, если захочу убрать кого-нибудь с дороги, не воспользуюсь ни револьвером, ни ядом, ибо следствие автоматически начинает рассматривать оба этих средства, и полиция тотчас начинает подозревать преступление. А стоит им уцепиться за эту мысль, и от них уже не отвяжешься. С самого начала я бы отправила их по другому, менее подозрительному пути. Внезапная смерть может рассматриваться как несчастный случай.

— И какой вид «несчастного случая», по твоему мнению, может рассеять их сомнения?

— Ах, не знаю. Это зависит от того, какая возможность предоставится.

— С удовлетворением могу констатировать, что твои планы являются лишь вымыслом.

— Не думай так, Фрэнк. Я ненавижу людей, которые разглагольствуют лишь из чувства противоречия. Я знаю, что говорю, и всегда пытаюсь найти самое оптимальное решение.

— Например, убийство!

— Мелфи может завтра умереть от пищевого отравления, падения с лошади, погибнуть при автомобильной аварии. И нам не останется ничего другого, как определить время этого возможного события.

— С одним-единственным нюансом. Возможно, что однажды она умрет в своей постели от старческой слабости.

— Мы все смертны, мой дорогой, все! Поэтому о преступлении здесь и не может идти речи. Естественно, если кто-то пытается нарушить действующий закон, то он должен нести за это ответственность. Он хочет обмануть судьбу и взять бразды правления в свои руки. Но здесь мы только определяем дату. Последуем социологическому закону: меньшинство приносится в жертву на благо большинству.

— Да о чем ты говоришь?

— Когда мы уничтожаем одну человеческую жизнь, то даем возможность двум остальным стать счастливыми.