|
Господин мэр тут же порадовал меня, что в плане бизнеса открываются прекрасные перспективы, но при этом Константин Николаевич одарил скромно сидящего на стульчике прокурора таким благодарным взглядом… Мне сразу стало ясно, сколько комплиментов наглотался этот деятель, когда его воспитывали с подачи Коти, молча смотрящего сквозь толстенные стекла очков на всю эту картину заботы руководства о простом человеке. Наверное, наш прокурор перед губернатором на четырех костях ползал, клялся-божился, что скорее себе горло перережет, чем в мою сторону посмотрит, но клятв Константину Николаевичу было явно недостаточно. Вот он и приволок за собой эту тварь, чтобы она образно лизнула мою раненую руку, а я со своей стороны — забыл о случившемся. Я, конечно, исполнил вид полного беспамятства, как требовала ситуация, хотя что-либо забывать вовсе не собирался.
Чтобы доказать, будто экономические заботы руководства по-прежнему находят отклик в моем сердце, я тут же выдвинул свой план всеобщего процветания, лишний раз подтверждая: со здоровьем у меня еще не все ладно. — Господин губернатор, — обратился я Константину Николаевичу, — а что, если нам объявить войну Германии и быстро-быстро сдаться в плен? После этого заявления я в изнеможении откинулся на подушку, а господин губернатор тут же вспомнил о делах государственной важности, и, как того требовала медицина, эта делегация перестала утомлять явно больного. Другой, может, такому везению и обрадовался, кого еще во время болезни прокурор с губернатором и мэром посещают, однако после удара в лобовое стекло у меня с головой явно не все ладно. Такая образцово-показательная покорность городского прокурора почему-то не обрадовала. Тем более, снова дала знать о себе царапина на руке. Рана, конечно, глубокая, но чтобы двадцать дней так мучаться… Несколько раз переливали кровь, постоянно чем-то колят, благодарный за новое оборудование Кононенко лично вскрывал и вычищал рану, а она постоянно гноится. И это при том, что на мне все заживало, как на Трэше, которому, видите ли, не по вкусу губернаторское подношение. Мне тоже не по вкусу, однако я не рычу, пусть, в отличие от Трэша, привык регулярно зализывать раны. Народный целитель что-то шептал над моим израненным предплечьем, и я сразу догадался, кто должен возглавить нашу медицинскую Академию. После его появления на этом посту с ним продолжат работать только самые стойкие медики, несмотря ни на что, решившие отдать себя людям без остатка. Быть может, кто-то из них будет это делать без противогаза. Интересно, Сабина догадывается, что я скорее помру от вони, которую распространяет шаман, чем от собственной раны? Целитель, закончив свою волшебную процедуру, заверил меня с прокурорской искренностью — очень скоро пойду на поправку. В ответ на это благодеяние я тихо сказал ему, чтобы он шел по весьма распространенному адресу. И чем скорее, тем лучше. — Больной человек, — обратился шаман к появившейся в моей спальне Сабине, — но лечение уже дает результат. Я не выдержал и послал его уже не вполголоса, что лишний раз доказывало — результат этот еще весомее, нежели тот, на который он мог рассчитывать. И заявил жене, после того, как целитель растворился за дверью, чтобы она перестала сюда убогих таскать и комнату проветрила. А заодно попшикала в ней дезодорантом — это для моего самочувствия сейчас самое главное. Так что перед визитом еще одного представителя медицины, воздух в комнате стал более-менее чистым. Видимо, у меня по поводу этой самой чистоты точно пунктик сделался; после прокурорского появления я еле-еле, но в кабинет перебрался. До того, как мне казалось, в спальне воняет, что оставаться в непроветренном помещении не было сил. Медсестричка, в отличие от шамана, распространяет совсем другие запахи. Пока она обрабатывала рану, я неожиданно для самого себя, запустил руку под ее юбку. |
