— Тогда пойдем, — взяла она его за теплую мягкую руку и потянула к себе. А потом подвела к кровати и откинула покрывало. — Мне нужно многое тебе показать, не будем медлить, — ободряюще улыбнулась она ему.

Шер впервые испытывала настолько полное удовлетворение, когда ехала обратно в такси. То, что случилось несколько часов назад, было прекрасно, и она не боялась этого слова. Мальчика звали Герман, и из него мог бы получиться великолепный любовник со временем… Только, времени-то как раз у него этого и не было.

Шер позволила себе заплакать, до такой степени ей стало его жалко. А еще она злилась на несправедливость, что такие, как этот юноша, умирают, а отбросы продолжают жить и загаживать атмосферу своим гнилым дыханием. Воспоминания нахлынули, как всегда, внезапно. Стоит лишь раз дать себе слабинку, как вся защита летит к чертям.

— Только пикни, сука, и станешь ходячей легендой, — пахнущая чесноком ладонь с силой прижалась к ее рту, перекрывая доступ воздуху, впечатывая голову в жесткий диван. — Будешь паинькой, даже почувствуешь удовольствие, — второй рукой он больно ущипнул ее за сосок, скрытый тонкой тканью сорочки.

Она до смерти боялась закричать, чтобы всех не перебудить. Тогда они все станут свидетелями ее позора. В лицо дохнуло чесночным перегаром, и ее замутило. С трудом справилась с рвотным позывом, знала, что если вырвет, то он изобьет ее до полусмерти.

Ужас лишал возможности двигаться. Она лежала, как бревно, тараща глаза в потолок, пока грубые пальцы ковырялись в сорочке, стягивали трусы.

— Беленькая, сладкая… — мозолистые ладони гладили ее по животу и внутренней стороне бедра. — А грудь какая! Уже полностью сформировалась… — Он сжал оба полушария, пытаясь обхватить их руками целиком. Боль пронзила резкая, но страх оказался сильнее. Лишь во рту почувствовала привкус крови от прикушенной губы.

Липкий рот припал к соску, втягивая его в себя, покусывая. Потом перешел к другому. Это длилось бесконечно долго, пока соски не начали болеть, а ему не надоело. Тогда он силой развел ее ноги в стороны и принялся копошиться между ними пальцами. Он пытался залезть в нее сразу всей пятерней. Крик рвался изнутри, но она его заталкивала обратно, чувствуя, как сознание раздваивается. Половина ее уже была не тут, а вторая испытывала все муки ада.

— О-о-о… какая ты сочная и узенькая. Цепочка моя, — он прижался к ее промежности губами и целовался в засос, причмокивая, похрюкивая.

К тому моменту, как он одним рывком вошел в нее, разрывая внутренности, она уже совершенно отупела. Даже на боль не отреагировала. В мозгу билась единственная мысль — убить. Никогда в жизни она до такой степени не ненавидела. А теперь эта ненависть поселилась в ней намертво, занимая всю душу. Ничем уже невозможно будет ее выковырять. Она будет подпитывать ее, заставлять мстить.

Он не мог кончить, терзая ее лоно безостановочно, щипая ноги, грудь, живот, кусая в шею. Она уже практически не соображала, где находится и что чувствует. Но это было еще не самое страшное, как ей казалось сначала. Гоубо выругавшись, он вышел из нее и перевернул на живот с силой, причиняя новую боль, оставляя синяки на теле. Вжал голову в диван и заставил встать на карачки. В следующий миг он вбился в ее задний проход, и глаза заволокло чернотой. Боль пульсировала во всем теле, но она по-прежнему не произносила ни звука.

Когда, наконец, он кончил и забрызгал ее семенем, бормоча что-то насчет того, что ублюдки ему не нужны, она отключилась с четкой мыслью, что перестала быть самой собой.

Глава 5

Синоптики не обманули — погода и в правду установилась чудесная, почти летняя. Когда Слава подъехал к дому Шуры, уже вовсю сияло солнце.