— Да, — вздохнул Конвей. — Я знаю. Так поступаю и я. Теперь ты можешь все прекратить, Эго. Отключись. Ты сделал все что мог.

— Хочу остановиться, — более членораздельно проговорил гулкий голос робота, заколебался и продолжил: — ...остановиться хочу.

И остановился. Перестал дрожать и щелкать. И аура насилия, казалась, тут же развеялась в воздухе над ним, словно невыносимое напряжение внутри робота наконец-то спало. Потом из его металлической груди раздался ряд громких щелчков, металлических решений, принимаемых раз и навсегда одно за другим. А затем что-то, казалось, изменилось. Что-то стало иным. Робот снова теперь стал машиной. И ничем иным, кроме как машиной.

Конвей еще раз взглянул на отражение собственного лица в корпусе робота. Робот не мог выдержать это, подумал он. И неудивительно. Он даже не мог говорить, не мог попросить облегчения, потому что противоположностью «хочу» является «не хочу», и когда он произносил первое слово, отрицание заставляло его ничего не хотеть, и он замолкал. Нет, мы потребовали от него слишком многого. И он не мог это вынести. Встретившись с собственным взглядом в отражении, Конвей подумал о том, уж не разговаривал ли он минуту назад с Конвеем. Возможно, так оно и было. И тот Конвей, в отражении, тоже не мог ничего сделать. Но он-то, настоящий Конвей, может.

Эго не мог действовать на основе неполных данных. И никакая машина не может. Нельзя ожидать, что машины станут оперировать неизвестным. Только люди способны на такое. Сталь не настолько прочна. Лишь плоть и кровь могут это сделать и продолжать жить дальше.

Ну вот, теперь я все знаю, подумал Конвей. Казалось даже странным, что теперь он не чувствовал такой усталости, как прежде. До сих пор он надеялся, что Эго снимет груз с его плеч и будет нести дальше. Но Эго не сумел выдержать тяжесть этого груза. Выходит, надеяться оставалось лишь на себя.

Конвей тихонько засмеялся себе под нос. Вернулась мысль, которая охладила его, но теперь он мог рассматривать ее спокойно. Вероятно, победить в войне было невозможно. Вероятно, именно с этим парадоксом и не справился Эго. Но Конвей-то человек. И это не остановит его. Он мог принять эту мысль и отбросить ее, зная, что порой люди действительно добиваются невозможного. Может, именно это качество и позволило им развиваться так долго.

Конвей медленно повернул голову и посмотрел на Брума.

— Знаете, что я собираюсь делать? — спросил он.

Брум покачал головой, с опаской глядя на него.

— Я иду спать, — сказал Конвей. — Мне нужно выспаться. Теперь я знаю свои ограничения. Люди с другой стороны тоже из плоти и крови. У них те же проблемы, что и у нас. И они тоже должны иногда спать. Разбудите меня, когда начнется следующая атака. И я справлюсь с ней... или не справлюсь. Но я приложу все усилия, а это все, на что кто-либо способен.

Он пошел мимо Эго, направляясь к двери, на секунду остановился, чтобы потрогать ладонью этот неподвижный стальной шкаф. Ладонь ощутила холод металла.

Что же я имел в виду, говоря «лишь плоть и кровь»? — подумал Конвей.

Ноте there's no returning, (The Year's Best SF № 01, 1956. Dell (Merril, Judith, ed).

Пер. Андрей Бурцев.