— Рассказ Билли Пауэрса звучит не очень симпатично, но я думаю, Говард, что вам следовало бы услышать его. Тогда вы, быть может, поймете, насколько мне важно точно знать, что говорила вам Эллен о том, что было в воскресенье.

Питер рассказал ему о связи Билли с Сандрой и о том, как она навела его на Эллен.

Говард в упор смотрел на Питера через черные очки. Голос его перешел в шепот:

— Сандра сделала это?!

— Какой бы ни оказалась Сандра, в этом, Говард, гораздо больше вины вашей и Сэма.

— Будь она проклята!

— А теперь послушайте историю Билли, — проговорил Питер и передал ему показания Пауэрса.

— Разумеется, он лжет! Эта вонючая крыса! Да я…

— А теперь расскажите мне о тех десяти минутах, что вы провели с Эллен, — сказал Питер.

Говард был похож на человека, пытающегося разглядеть что-то сквозь туман.

— Это была плохая встреча, — сказал он. — Потому что она длилась всего десять минут. Мне хотелось побыть с нею подольше, утешить, сказать, что все происшедшее не имеет никакого значения для наших отношений. Мне хотелось дать выход своему гневу и ярости и сказать ей, что я люблю ее. А еще мне нужно было узнать, кто это был в белом «ягуаре». В общем, я хотел узнать все и многое-многое ей сказать. Но у нас почти не было времени! — Говард в отчаянии замотал головой. — Господи, быть может, я говорил с нею в последний раз!

— Что она рассказала вам о воскресенье? — продолжал настаивать Питер.

Говард мучительно задыхался, казалось, воротник душит его.

— Конечно, я спросил ее об этом. Мне нужно было знать, все ли с ней в порядке. Мне хотелось найти этих двух ублюдков и убить их! Но она не давала мне спрашивать — она целовала меня. Она дала мне понять, что все позади и что у нее все в порядке.

— Что, никаких подробностей?

— Только десять минут! — сказал Говард. — Мы провели их, сидя на диване в ее студии. Мы прижимались друг к другу и говорили друг другу вещи, которые значимы только для нас двоих и ничего не значат для вас или кого бы то ни было другого. Например, мы мечтали о том, когда я смогу выбраться и побыть у нее подольше. Но в основном мы говорили другу другу нежные слова…

Питер чувствовал себя неловко. Это было вторжение в чужую личную жизнь. Ничего противоестественного не было для них в том, что они избегали упоминать того, что случилось в воскресенье. Ведь у них было всего десять минут.

— Скажите, Говард, в жизни Эллен был кто-нибудь еще до того, как она познакомилась с вами?

— Ее муж.

— А кто-нибудь еще, кто и сейчас жив?

— Совершенно точно, никого, о ком бы она считала необходимым упомянуть. А почему вы спрашиваете?

— Ярость, с какой ее избивали, наводит на подозрение о чьей-то ревности.

— Но у нее никого не было!

— А она никогда не упоминала о ком-нибудь, кого, например, боялась?

— Нет.

— Она никогда не упоминала таких фамилий, как Уинтерс или Кристи?

— Куда вы клоните, Стайлс? Разумеется, не упоминала.

— Вы доверяли ей?

— Господи, да я доверял ей свою жизнь! Вы что, хотите сказать, что верите брехне этого Пауэрса?

— Значит, она ничего не боялась? — спросил. Питер.

— Она боялась только одного! — вдруг порывисто проговорил Говард. — Что ее любовь ко мне и ее присутствие здесь могут навредить мне и моей работе. Она знала, как важна для меня работа и ее успешное осуществление. Да, она как раз такая женщина.