Изменить размер шрифта - +
 – Экая наглость. И почему мой старый друг Никомо прислал ко мне громилу-северянина с ножом?
        Тут только до Трясучки дошло, что женщина, по неизвестной причине, могла отправить его прямиком в дерьмо. Уж конечно, она действовала не от имени Никомо. Но за последнее время он проглотил столько насмешек, что легче было сдохнуть, чем снести еще одну.
        – Спроси его самого. Я тут не для того, чтобы на вопросы отвечать, старик. Никомо требует тебя в обычное место. Вот и все. Поэтому давай-ка, поднимай свою жирную черную задницу, покуда я не осерчал.
        Повисла долгая, неприятная пауза. Все обдумывали услышанное.
        – Мне это нравится, – хрюкнул наконец Саджам. – А тебе? – обратился он к одному из своих головорезов.
        – Да ниче, думаю, если оно кому по вкусу.
        – Коль изредка, то да. Хвастливые слова, угрозы, грудь колесом. В больших количествах утомляет, конечно, но в малых способно позабавить. Значит, говоришь, Никомо требует, чтобы я пришел?
        – Да, – ответил Трясучка. Ничего не оставалось, кроме как плыть по течению и надеяться, что на берег вынесет живым.
        – Что ж, пошли. – Старик бросил карты на стол, медленно поднялся. – И да не скажут никогда, что старый Саджам не отдал долга. Раз Никомо зовет… идем в обычное место. – Нож, принесенный Трясучкой, он сунул за пояс. – Это я, однако, подержу пока у себя. Ладно?..
        * * *
        Близилась ночь, когда они добрались до места, указанного женщиной, и в облетевшем саду темно было, как в погребе. И так же пусто, насколько мог судить Трясучка. Лишь рваные объявления шуршали в тишине на ветру.
        – Ну! – рявкнул Саджам. – Где Коска?
        – Она сказала, что будет здесь, – пробурчал Трясучка – скорей себе, чем ему.
        – Она? – Старик схватился за рукоять ножа. – Какого дьявола…
        – Здесь я, здесь, старый хрыч. – И из-за дерева в скудный свет выскользнула легкая тень.
        Капюшон на сей раз был откинут, и Трясучка, наконец, разглядел ее как следует. Она оказалась еще красивей, чем он думал. И суровей. Очень красивая и очень суровая. На шее красный шрам, как у висельника. Вид самый решительный – брови сдвинуты, губы сжаты, глаза сощурены. Словно собралась головой пробить стену и плевать хотела, что из этого выйдет.
        Лицо Саджама обмякло.
        – Ты жива.
        – Проницателен по-прежнему, как погляжу?
        – Но я слышал…
        – Это не так.
        Старик собрался с духом на удивление быстро.
Быстрый переход