И тут в голове яркой вспышкой взорвалось осознание. Ипать-колотить, я совершил одно из самых тяжких нарушений, что только может быть в армии – заснул на посту.

И в подтверждение этой догадки – взволнованный голос Кострикина:

– Лан, … твою мать! Ты что, сука, натворил! – Он не спрашивает, он утвердительно кричит, находясь на грани истерики.

От этого открытия мне не по себе, я ощущаю желание провалиться сквозь землю. Жесть, это просто жесть. Не верится, что такое приключилось со мной. Тем более впервые за эти две недели, что мы по железной дороге добирались до пункта назначения – «Объекта-13». И тем не менее это явь, а не сон.

– Ты знаешь, что с тобой будет?! – шипит фон Тизенгаузен.

За эти долбаные полмесяца я понял, что он и за пустяк готов сжить провинившегося со света, а тут такой залёт…

– Так точно! – сами по себе бормочут губы, пока мозг лихорадочно ищет способ выкрутиться. В душе всё ещё зреет надежда, что меня простят и всё обойдётся. Попробую поговорить с фон Тизенгаузеном, достучаться до его чёрствой тевтонской души.

– Где твоё оружие, солдат?! – Поручик больше не шипит, как змея, он орёт, словно бабуин перед случкой.

– Здесь! – машинально говорю я, хватаюсь рукой за ремень винтовки и с ужасом осознаю, что её нет.

Нет, это уже совсем капец! За такое с меня шкуру живьём спустят. Ну не может быть, чтобы всё было настолько хреново.

– Разрешите посмотреть? – умоляюще гляжу я на фон Тизенгаузена.

Тот кивает:

– Ищите, солдат.

Я начинаю ползать по платформе, ощупывая каждый её сантиметр. Рядом на коленках тем же самым занимаются Кострикин и второй часовой, которого разводящий вёл мне на смену. Я мысленно благодарю их за помощь: спасибо, мужики! Даже не знаю, как вас отблагодарить, когда винтовка найдётся…

Проходят минута, две, три. Я заглянул везде, в каждый, в душу его мать, уголок! Штурмовая винтовка исчезла. Словно в воздухе испарилась. Последняя надежда на то, что это такая злая шутка, что меня просто хотели проучить и сейчас вернут оружие, предварительно наорав.

Я с надеждой смотрю на поручика, Кострикина, сменщика. А они с недоумением глядят на меня. Чуда не происходит, винтовка не находится.

– Ступайте за мной, солдат! – приказывает фон Тизенгаузен. – Я отправлю радиограмму в батальон. Пусть командир батальона и военная прокуратура решают, что мне с вами делать.

Я замираю. Возникшая идея кажется сумасшедшей и даже бредовой, но ничего лучше у меня нет.

– Ваше высокоблагородие!

К поручику полагается обращаться как к просто благородию, но я готов титуловать фон Тизенгаузена хоть сиятельством, лишь бы выслушал. А вот уверенности в том, что этот педант и уставник до мозга костей сделает это, нет от слова совсем.

– Разрешите мне отправиться на поиски винтовки? – умоляюще гляжу я на него. – Честное слово, я обязательно найду и вернусь!

На лице фона не дрогнул ни один мускул. Моё сердце оборвалось. Хрен тебе, Ланской, обломись, сука!

– У вас три дня, – изрекает наконец такой непрошибаемый внешне тевтонец. – Не уложитесь – объявлю вас дезертировавшим со всеми вытекающими.

– Есть три дня! – ору я.

– Кострикин, – обращается поручик к Арнольду.

– Слушаюсь, ваше благородие. – Кострикин, в отличие от меня, не залётчик, ему заискивать не нужно.

– Выдать рядовому Ланскому сухой паёк на три дня и… – фон Тизенгаузен задумался, – ракетницу с тремя зарядами.