Изменить размер шрифта - +
Еда стала довольно безразличной – лишь бы с голоду не умереть, квартирную плату, как известно, можно некоторое время динамить, но собственная внешность оказалась ужасно важным моментом. Если Лаванда еще раз скажет Кларе: «И где это смертные берут такие каторжные робы?..» – можно смело удавиться. Значит, надо привести в порядок одежду, сделать шикарную прическу, не говоря уже о запахе, к которому вампиры чересчур чувствительны: «Одеколон на рынке покупали, душка? Надеюсь, не в бутылке из‑под пива?»

И бензин дорожает, а Энди так трогательно обожает Лешкин автомобиль. И вдруг кто‑нибудь из ночных див захочет зайти к Лешке домой. И нужно иметь под рукой кагор, желательно дорогой и хороший. И чудесно было бы подарить что‑нибудь Кларе, а что ей подаришь?

Надо искать работу. Надо соображать, как работа днем совместима с ночным образом жизни. Веселье в клубе в полночь только начинается, сказать даме: «Я пошел, мне завтра рано вставать», – непростительно дурной тон. И потом – было бы великолепно получать побольше, чтобы хватило хоть на что‑нибудь.

Энди, вернувшись из ночных странствий, тепленький, с глазами, мерцающими, как темные гранаты, в дивном расположении духа, увидел, как Лешка рассматривает газеты с объявлениями о найме и скорчил нарочито удивленную гримаску.

– Ой, Леш, ты что, горничную хочешь нанять?

– Ага. Лакея. Чтоб дверь открывал.

– А кто там еще? – Энди выхватил газету, отдернул от Лешкиных рук, заглянул. – Что – шофер? Зачем тебе шофер? Ты и сам неплох.

– Ну, прекрати. Мешаешь.

– Ты даешь – я угораю. Ищешь работу? Зачем?

– Ну что за вопрос! – Лешка начал сердиться. – Жить же на что‑то…

Энди звонко рассмеялся тем самым демонстративным, театральным, девчоночьим смехом, которым изображал одновременно и нелепость, и комичность осмеиваемого предмета. Поправил воротник куртки жестом топ‑модели. Вытащил из кармана новенький бумажник темной мягкой кожи и барским жестом швырнул на стол.

– Да мы богаты, как эмирский бухар! Смотри.

Лешка криво усмехнулся. Взвесил бумажник в руке.

– Ничего такой лопатник. Бомбим помаленьку?

Энди усмехнулся, закатил глаза, заломил руки – «ах, какую чушь ты сморозил!» Лешка смотрел выжидающе, неодобрительно, без улыбки.

– Мы же телефон Дрейка продали, Леш.

– А, так это твой лопатник? А кредитки чьи, то же твои? Гоп‑стопчик?

– Ну, было дело. Я не граблю прохожих, не думай. Просто один живой ферт мне предложил… сам понимаешь, что. И заплатить обещал. И я все по‑честному – поцеловал его и денежки забрал за это.

– Продешевил, – невольно улыбнулся Лешка. – Твой поцелуй дорогого стоит.

– Да ладно, дело принципа. Вообще‑то, я не жадный.

Лешка вытащил из бумажника несколько зеленых купюр, остальное протянул Энди.

– Ой, брось, – махнул тот рукой. – Забирай все, я себе еще нарисую.

Лешка рассмеялся, сунул деньги обратно, бросил бумажник на стол.

– Ты, ворюга начинающий, имей в виду – от этого, от ксив, от лопатника, избавится надо было. Мы как‑то с Маргошкиным папашей батарею отопительную меняли в магазине – так за ней кошельков нашли разных – пропасть. Воры насовали. Бабки вынут, а кошелек сбросят.

– Там батареи не было.

– Сонька – золотая руша! – Лешка схватил Энди за шиворот и встряхнул.

Энди к Лешкиному удивлению, и не подумал вырываться. Вместо этого он обхватил руками Лешкину шею и дунул в ухо. Лешка шарахнулся назад, как ошпаренный, потряс головой, передернулся, фыркнул:

– Дождешься, мой сладкий! Еще одна такая вы ходка – поймаю и изнасилую.

Быстрый переход