Следующим вечером, зеленовато‑розовым от мороза, лунным, с луной в мутной радуге холода, Генка критически рассматривал лица вампиров, с трудом очнувшихся от дневного сна. Упер руки в бедра, похаживал, как на плацу, скептически усмехался. Женя согласно кивал. Он тоже не видел в вытянувшихся белых лицах с черными кругами вокруг запавших глаз ничего хорошего.

– В один прекрасный день мы не проснемся, – сказал Женя задумчиво. – Впадем в анабиоз, как граф Дракула в романе. И эта квартира станет склепом и зарастет паутиной – и все это будет длиться до тех пор, пока какой‑нибудь любознательный сюда не притащится. И тогда мы как бы восстанем ото сна…

– И отожрем ему башку с голодухи, – закончил неромантичный Генка. – Очень здорово. Да скоро нельзя будет на улицу выйти – потому что мы на покойников похожи. Я ведь такой же?

– Абсолютно, – обрадовал Женя.

– Тебе идет, – заметил Корнет, опуская глаза. – Вылитый Мерлин Мэнсон.

Ляля фыркнула.

– Захлопни пасть, – ухмыльнулся Генка. – Чья бы корова мычала, крыс‑савчик.

– Все это забавно, конечно, но надо же как бы что‑то делать.

– Что тут сделаешь… В «Лунный Бархат» надо переться. Страшно подумать. Хорошо бы Корнета переодеть во что‑нибудь… ну… поприличнее…

– Угу. Ватник. Валенки. Шапку‑ушанку. Паранджу. И никто ни о чем не догадается.

– Слышь, Микеланджело, я сейчас ему по ушам настучу.

– Да хватит вам. Переодеваться смысла не вижу. Кого будем обманывать – Вечных Князей?

– Ну чего… пошли тогда. Ох, как погано‑то…

– Да уж, не радостно.

– Да что вы, ребята. Мы же уже ходили – и ничего и не было. Очень надо вашим Князьям.

– Маленькая ты еще.

И они вместе покинули квартиру с холодной тяжестью в душах. У каждого было свое предчувствие, но предчувствия были одинаково дурные. И до метро прошли дворами, а в метро старались стоять спинами к поздним пассажирам, загораживая друг друга, с нетерпением ожидая своей станции. Напрасная предосторожность. В метро, в стоячем воздухе и сером электрическом свете живые неотличимо напоминали мертвецов, а мертвецы очень легко притворялись живыми.

В клубе Жене было до боли душевной жаль свою свиту. На фоне холеных, веселых, излучающих очарование смерти кровососов его друзья выглядели особенно жалко. И Женя ненавидел вампирский бомонд с неистовой силой – за надменные или насмешливые взгляды. А Лялечка держала бокал с кровью, как озябший ребенок – чашку с горячим чаем, и Генка терзал еще трепещущее мясо какого‑то зверя, урча, хмуро посматривая по сторонам, и Корнет изо всех сил старался не урчать и не горбиться, но его глаза отчетливо отсвечивали красным.

Голос из‑за плеча оглушил Женю, как лязг стальной цепи, упавшей на металлическую поверхность.

– Оу, какое общество! Вы только взгляните – их уже четверо! На вашем месте я бы осталась здесь навсегда.

– Добрый вечер, Магда, – сказал Женя, обернувшись. – Кажется, мы с вами давно не встречались?

– Давненько, давненько, Евгений. С тех пор многое изменилось, как я посмотрю.

Женя встал, чтобы не смотреть на Магду снизу вверх. За ним встал Генка. С Магдой к Жениному столу подошли еще несколько Вечных, с которыми Женя не был знаком. Они отчетливо излучали грозное веселье – и Женя понял, что развлекаться теперь собираются всерьез.

– Похоже, – промурлыкала Магда под общие сдержанные смешки, сохраняя насмешливую серьезность, – наш юный друг вообразил себя Спасителем с большой буквы – доктора описывали случаи подобной мании…

– Почему бы вам не идти своей дорогой, моя дорогая? – спросил Женя, стараясь быть таким же на смешливым и любезным.