Сама Наталья, в силу сложившейся в последнее время на Руси традиции тянула как вол, надрываясь за всю семью. Да и кому тянуть как не ей? Муж простой докер, после всех налогов больше десяти тысяч на руки не получающий.

Наталья работала врачом. В последнее время некоторые ее коллеги, несмотря на официально нищенскую зарплату, вдруг стали резко богатеть. Деньги тянули с клиента во всевозможные нелегальные фонды добровольно-принудительных пожертвований, которые использовались исключительно на зарплату отдельных хорошо пристроившихся людей в белых халатах.

Оказавшийся у кормушки доктор мог позволить себе купить иномарку, дачу и даже, при удачном раскладе, если пациент чертовски богат и вдобавок смертельно болен, то и квартиру.

Богатели все, кроме Натальи и ее брата. На себе она давно поставила крест как на не умеющей жить: тянуть деньги с больных она так и научилась, но брат-то, брат.

Умница, все схватывает на лету. В крупнейшем в стране порту работает, а нищета нищетой. Почему Бог так несправедлив и наказывает все время одних и тех же, будто не знает других имен?

Наталья даже решилась показать брата своему хорошему знакомому Галузину Геннадию Степановичу, заведующему реанимационным отделением.

В поликлинике про Галузина болтали всякое, и про связь с портовой мафией поговаривали, но Наталья не верила никому, считая того глубоко порядочным и профессиональным человеком. Не преступление, если он получает за свою труднейшую работу заработанное потом и кровью вознаграждение.

А работа у Галузина не приведи господи. Человек каждый день людей с того света вытаскивает, поэтому и пьет, наверное, а как выпьет, часами говорит о своих травленных и задавленных, пересыпая речь отборным матом. Но впрочем, это общая беда всех врачей. По статистике, эти люди сугубо интеллигентной профессии самые изощренные матершинники.

Галузин к просьбе пообщаться с братом отнесся благосклонно, ибо знал, что будет к беседе и плов с гусятиной и коньячок. Любил поесть на халяву, хотя никогда бы в этом не признался.

Придя по-обыкновению пораньше, он успел и принять и вкусить, когда раздался звонок в дверь, и в дешевой синтетической куртке появился Алик. Такую куртку в дорогом городе, где даже школьницы носили кожаные плащи, имел он один, и сердце Натальи жалостливо, по-бабьи, сжалось.

Галузин щедро плеснул хозяйского коньяку себе и чуть менее щедро Алику. Тот хватил с дорожки и потянулся к гусятине.

— Ты ему не наливай больше, а то алкашом станет, — сказала Наташа в сердцах, и рука Флорова замерла на полпути, а потом он взял кусок поменьше, а не тот, который хотел. Тот взял Галузин.

— Как скажешь, хозяйка, — Галузин еще более щедро плеснул себе, выпил и со вкусом продолжал начатый бесконечный рассказ. — Привезли тут одного, уксус выпил. Вместо трахей одно сопли. Выжил подлец, даже трубки не пришлось ставить. Инвалидом будет.

Сказано было так смачно, главное вовремя — Алик как раз тщился проглотить первый кусок — и Флоров не замедлил поперхнуться.

— Чего ты на плов накинулся? — Возмутилась сестра. — Голодный что ли? Ты умного человека лучше послушай. А ты ешь, Гена, я тебе еще положу. И сервелатику порежу.

— Режь, — милостиво разрешил Галузин.

Так как рюмку у Алика предусмотрительно забрали, то доктор опять налил себе одному и откушал.

— Ну, я вас оставлю, поговорите себе, — заторопилась Наталья и тактично вышла.

— Ну, какие твои проблемы? — Поинтересовался Галузин.

Алик ответил, что, в общем-то, никаких.

— Сердце не беспокоит? У тебя вдавленная грудная клетка, что ведет к недоразвитию правого желудочка сердца.