|
На которой покоились выброшенные мною Буквы... Кошмар плодился. Тот парень, который лежал, был Куихом, живым богом, предназначенным для заклания. А второй, стоявший на коленях, был, разумеется этнографом Паниагуа, по совместительству жрецом-накомом. Они не замечали меня, не замечали собравшихся вокруг людей, они видели что-то свое, что-то величественное, грандиозное. Может быть они были сейчас у подножия горы... как там ее... Хакавиц-Чипаль, возле стелы Э, на жертвенных ступенях Храма Маиса? Или, чего уж там, непосредственно в Семи Пещерах, вожделенном индейском рае? Груда обломков была языческой пирамидой, а этюдник... Чем был этюдник с положенными на него камнями? Не иначе, как Владыкой Черепом, чем же еще. Могли ли они увидеть в камнях что-то другое? Я, значит, их выбросил в приступе мозговой слабости, а эти счастливчики - подобрали. Сбылась мечта очередных идиотов. Их боги жаждали крови. При огромном стечении туземцев жертва, выкрашенная священной голубой краской, была вознесена на вершину пирамиды и брошена на алтарь из черного камня. Наком Феликс руководил церемонией. Вот-вот наступит время пить и веселиться, веселиться и пить... Эх, Матка, Матка, чем ты опоила этих сильных парней? Обычно туземца, которому выпала честь стать богом, охраняет целый отряд соплеменников, чтобы тот не смылся, и на алтарь, понятное дело, человека укладывают насильно... здесь ничего этого не понадобилось, жертва все сделала сама! Кто-то из зрителей вдруг сказал встревожено: - А что это у них на треножнике? - Точно! - отозвался кто-то с другой стороны. - Эй, смотрите! - Часы... - прошептали сзади меня. - "Ракета"... - Две коробки! - У них там что, жмурь? - с придыханием спросила меня дама в цветастом платье-халате, показывая на этюдник; она была очень взволнована. И пошел шепоток в толпе, перерастающий в возбужденный гул: "Жмурь... Жмурь... Жмурь..." - ...Нужно не меньше пяти штук. - Да там же две коробки! - Думаешь на всех хватит? - Простите, что вы сказали? На всех не хватит?.. Что с людьми творилось? Люди стояли вокруг, не вмешиваясь в творимое на их глазах безумство, и заворожено смотрели на этюдник с Буквами... Когда Паниагуа оборвал пение, я прыгнул вперед. В руках этнографа был топорик из зеленого нефрита, взявшийся невесть откуда. Камень, почитаемый индейцами гораздо выше золота, светился в лучах заходящего солнца. Киух блаженно ждал неизбежного - и дождался, счастливец. Натренированным движением наком рассек жертве грудную клетку... Я опоздал. Однако вытащить сердце и окропить им ступени пирамиды - нет, голубчик, этого удовольствия вам испытать не придется! Паниагуа мешком покатился вниз, запутавшись в своем одеяле. "Держите придурка! - швырнул я в пустоту. - Есть тут кто живой?" Тебя спасут, подумал я, стараясь не видеть страшную рану на груди душевнобольного. Ведь ты совсем еще молодой парень, Киух. "Домой..." шевельнул он губами, осмысленно глядя мне в лицо. Тебя обязательно вытащат, думал я, рассовывая космические камни по карманам.... Времени не было, ни секунды лишней! Помочь здесь я уже никому не мог, поэтому, разметав бездушные манекены, расставленные на моем пути, - или это были гигантские, в человеческий рост кегли? - я бросился к проспекту Ленина. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Я ведь не хотел сюда ехать, отчетливо вспомнил я. Операция "Свистать всех наверх" не вызывала у меня ничего, кроме недоумения. Однако же поехал. Зачем? Что-то вдруг потянуло меня в этот город, и Дим Димыч только повод, кстати подвернувшийся. Если бы не было РФ с его абулией, я все равно бы сорвался с места. "Вас вызвали..." Я ужаснулся, потому что сомнения исчезли. Оказывается, я до сих пор не верил. |
