Уговариваю Баобабову долго. Бегаем вокруг виселицы, доказывая друг другу истины. Она свои. Я свои. Машка соглашается на повторную смерть только после того, как я в трех экземплярах пишу объяснительную, где всю вину за предстоящий опыт взваливаю на свои молодые лейтенантские плечи. Бумажки прячет в косметичку, где их никто и никогда, кроме хозяйки, не найдет.

– Смотри, Лесик! – грозит пальцем прапорщик Баобабова, застегивая бронежилет на все липучки. – Выгонят тебя из органов за самодеятельность. Дождешься. А как мы ее сюда притащим?

Вопрос касается трупа. И надо заметить, задан по существу. Лестница обломана, лифтов нет, Баобабова не дотянется. Но я уже продумал возможные комбинации.

– Все очень просто, – от возбуждения проглатываю целые слова, отчаянно жестикулирую и бегаю вокруг прапорщика. – По наглому заваливаемся под Смоленск и реквизируем подходящую лестницу. В случае сопротивления применяем силу. Уверен, смоленские товарищи нас поддержат. И морально и мечами. Вместе мы сила!

– Пристрелят татары. А то и по голове тесаком.

– Хорошо! Тогда догоняем лыжников, отбираем лыжи, палки и шнурки. Из собранных материалов сооружаем стремянку или веревочную лестницу.

– Пока догоним, сопли отморозим, – Мария разбивает в пух и прах вторую комбинацию. – Да и досок с лыжников, как с козла слоновой кости.

– Ладно. Но я знаю теплое место, где столько дармового строительного материала!

– У тупых ящериц? – кислится Баобабова. – Даже если нас не сожрут в первые минуты, чем дубы рубить?

– Не дубы, а эвкалипты, – не совсем уверенно поправляю я. – А у тебя в косметичке случайно бензопилы нет?

– Дурак, ты, Лесик. Ну какая в косметичке может быть бензопила? Я топор еле‑еле запихиваю. Но сейчас его здесь нет. Кто знал, что может пригодиться.

Не хочется предлагать запасной вариант, но иного выхода не вижу. Приходится идти против совести, ума и чести.

– А если у него попросить? Не должен отказать.

– Ты снова?

– Хорошо, хорошо. Успокойся, – не получилось. А жаль. Наверняка там лестниц и стремянок навалом. Там всегда всего навалом. Не обеднели бы ради государственного дела. Для них и работаем. – Если не нравятся мои предложения, выдвигай свои.

Баобабова морщит нос, теребит бритый затылок, щипает за мочку уха, но ничего удачного придумать не может. Единственное предложение по вызову тетки несерьезно. Очень надо тетке через полстраны ехать.

Беру решение проблемы в свои лейтенантские мозги. Пока напарник бездумно шляется вокруг виселицы, дергает за рычаги и нажимает кнопки на эшафоте, втолковываю ей элементарные вещи.

– Хочешь, не хочешь, а придется нам, дорогая Баобабова, на поклон все же идти. Придумаем подходящую отмазку, чтоб человека не расстраивать. Про труп ни слова. Совесть в кулак, и вперед. Обязательно с возвратом. Может, придется в залог оставить документы.

– По‑другому, никак? – последние попытки сохранить лицо честного прапорщика.

– По другому? Никак. Потому, что нам очень и очень нужно оказаться в конференц‑зале….

Лампочки на эшафоте вспыхивают, блестящие штуковины начинают бешено вращаться, зеркальное помещение наполняется ровным гулом. На уровне приспособлений для крепежа шей возникает слепящее сияние, как если бы посмотреть в глубокий колодец солнечным утром на студеную воду. Сияние, вращаясь, опускается к основанию, искрит, выпускает из студеной воды белые молнии. Одно мгновение и вся виселица окутывается коконом из молний.

Сильнейший разряд откидывает потерявшую бдительность Баобабову на зеркала.