– Но Кира слышала его фирменный вопль, а морячка с катера запомнила, что крики птеродактилей издавала летавшая в тандеме парочка – Максим и Марина!

– Это косвенная улика.

– Я что-нибудь придумаю, – пообещала я.

– Не сомневаюсь. Но есть ведь и другой вопрос, моя бусинка, и он даже более важный. Какой у Макса был мотив?

– Не знаю, – призналась я. – Уже всю голову сломала, но ничего не вытанцовывается. Вот если бы он был единственным прямым наследником состояния дяди…

– Но он и не прямой, и не единственный, все унаследовала его мать, – подхватил дружище. – А она, если я правильно понял, особа легкомысленная, вполне может успеть протрынькать обретенное богатство, так что за ней самой наследовать уже будет нечего. А если что-то и останется, делить придется на троих, ведь у Макса есть еще старший брат и сестра. Так неужели ради такой ненадежной смутной схемы обогащения в неопределенном будущем стоило сейчас убивать сразу двух человек?

– Получается, не стоило, – согласилась я, нервно взъерошив волосы. – Но, может, мотив – не деньги, а что-то другое? Не знаю… Месть, например?

– Мы слишком мало знаем об этом семействе.

– Да…

Мы допили чай.

– Что будем делать? – поставив на блюдце пустую чашку, спросил Петрик.

– Думать… Но уже завтра! – Я поднялась и переставила грязную посуду в мойку: будет работа для Эммы. – Сейчас все-таки постараемся уснуть, я очень надеюсь на хваленый успокаивающий чай…

Утро окрасило нежным светом все, до чего дотянулось: небо, море, пляж, стены зданий и деревянную веранду, где Петрик с Покровским занимались йогой.

Дарлинг руководил процессом, ресторатор очень старался. Он гнулся и качался, точно тонкая рябинка из песни, и рушился, как подрубленный дуб. Хорошо, что Петрику хватило ума со всех сторон обложить неустойчивого начинающего йога диванными подушками. Мне бы не хотелось принимать пищу, приготовленную шефом с тяжелым сотрясением мозга.

К счастью, завтрак был уже подан и даже частично съеден. Искательно погремев посудой на столе, я обнаружила, что мне оставили сырники с медом и бутерброды с мясом и сыром.

– Бутеры сунь в микроволновку, они идеальны горячими, – посоветовал Караваев. Я не сразу его заметила, потому что он тихо сидел в кресле за выступом пустого по летней поре камина и на взгляд мельком не отличался от резной деревянной девы с носа какого-то корабля, неподвижно высящейся в углу. Он даже был таким же точно коричневым и блестящим. Прекрасно загорел, однако, и без всяких солнцезащитных средств!

– Мерси за вашу заботу, – сказала я и сунула в микроволновку бутерброд, а в рот – черносливину.

Тарелка с сухофруктами и орехами тоже нашлась на столе. Покровский упорно пытается приучить лакомку Петрика к полезным сластям.

– Я собираюсь съездить в город, тебе ничего не нужно? – Караваев отложил смартфон, в который до этого неотрывно таращился, хмуря брови, и выбрался из кресла, оставив деревянную деву сиротеть в одиночестве.

– Отлично, я поеду с тобой! – обрадовалась я. – Когда стартуем?

Любимый посмотрел на часы-парусник:

– Двадцать минут тебе хватит? Я имею в виду, на завтрак и сборы? У меня назначена встреча, нужно успеть к одиннадцати.

Он удалился наверх, а я налила себе чаю и с кружкой в руках высунулась на веранду, чтобы посвистеть дарлингу:

– Пс-с-с, пс-с-с! Петя, послушай, что скажу!

– Бусинка, у нас еще две асаны…

– У вас две асаны, а у меня двадцать минут на все, надо еще голову помыть и платье погладить!

– Ты куда-то собираешься? – Петрик мигом забыл про асаны и отвернулся от Покровского, который тут же воспользовался моментом, чтобы облегченно выдохнуть и распластаться на подушках в расслабленной позе, которую уважающий себя йог не принял бы и под общим наркозом.