|
У меня сжалось сердце, когда я увидела, как этот стриженый парень сидит на краешке софы, со всеми своими пакетами в подарочной бумаге, бедняжка не знал, куда теперь девать свою любовь, которую он столько лет копил для Ирэне; выглядел он, по-моему, молодцом: высокий, элегантный, как принц; одет, как всегда, с иголочки, прямой, как ручка у метлы, настоящий джентльмен; но, видимо, грош цена его щегольству: ведь сеньорита на эти штучки внимания не обращает, и тем более сейчас, когда влюблена в фотографа; не нужно было Густаво уезжать и оставлять ее на столько месяцев одну: береженого Бог бережет, так-то! Не понимаю я эту современную молодежь, в мое время не было столько свободы, и все шло как надо: женщина сидела дома да помалкивала Невесты ждали, вышивая простыни, а не ездили враскоряку на мотоциклах с другими мужчинами; это-то и должен был предвидеть капитан, а не уезжать себе спокойно; я ему так и сказала с глаз долой — из сердца вон, — но никто меня не послушал, на меня смотрели с жалостью, как на дурочку, но у меня с головой все в полном порядке, не зря ведь говорят: за одного битого двух небитых дают. Думаю, Густаво понял, что его дело табак, ничего не попишешь, эта любовь приказала долго жить и уже истлела в могиле. У него руки вспотели, когда он положил на стол в гостиной свои пакеты; он спросил, окончательное ли это решение, выслушал ответ и, не оглядываясь, ушел, не выяснив даже имени соперника, словно сердце ему подсказывало, что это никто иной, как Франсиско Леаль. Я люблю другого, — это все, что сказала Ирэне, и должно быть, этого достаточно: ведь этого хватило, чтобы камня на камне не оставить от помолвки, заключенной столько лет тому назад, что и не сосчитать. Я люблю другого, сказала моя девочка, и глаза ее засияли таким светом, какого я никогда не видела.
Через неделю, в угоду публике, жаждущей новых трагедий, сообщение о Лос-Рискосе было вытеснено другими. Скандал, как и предсказал Генерал, стал забываться, он уже не занимал первые страницы газет, о нем упоминалось лишь в некоторых оппозиционных журналах с небольшим тиражом. Таково было положение вещей, но Ирэне решила найти улики и разузнать подробности этого дела, чтобы интерес к нему не угасал, в надежде, что возмущение народа переборет страх. Назвать убийц и узнать имена убитых — стало для нее каким-то наваждением. Она знала, что достаточно одного ложного шага, и она расстанется с жизнью, но все равно решила помешать тому, чтобы умолчание цензуры и соучастие судей вытеснили из памяти людей эти преступления. Пообещав Франсиско держаться в тени, она все же стала заложницей собственных страстей. Когда Ирэне позвонила сержанту Фаустино Ривере и пригласила его пообедать под предлогом подготовки репортажа о дорожно-транспортных происшествиях, она понимала, какой опасности подвергается, поэтому уехала, никого не предупредив, отдавая себе отчет в том, что идет на отчаянный, но неизбежный шаг. Сержант медлил с ответом, было ясно — он подозревает, что это всего лишь предлог для того, чтобы поговорить о другом, но для него самого трупы в руднике были тяжким кошмаром, и ему хотелось с кем-нибудь поделиться. Они договорились встретиться в двух кварталах от городской площади, у той же гостиницы, что и в прошлый раз. На прилегающих улицах пахло углем и жареным мясом. Одетый в гражданское, сержант ждал у двери, в тени выступающего козырька черепичной крыши. Ирэне узнала его с трудом, но он ее хорошо помнил и первый с ней поздоровался. Он привык запоминать незначительные детали — незаменимое качество в его профессии полицейского — и гордился своей наблюдательностью. Он заметил, как она изменилась, и подумал: куда же подевались ее экстравагантные браслеты, летящие юбки и макияж роковой женщины, который произвел на него неизгладимое впечатление при первом знакомстве. С большой сумкой на плече, в простых тиковых брюках, с волосами, заплетенными в косу, эта женщина имела мало общего с той, которую он помнил. |
