Они так долго ехали по этой бесконечной дороге, что к концу дня уже не воспринимали открывавшиеся перед ними пейзажи — им все казалось одинаковым. Они чувствовали себя астронавтами, спасшимися после крушения звездолета. Их путешествие прерывали лишь полицейские проверки у пунктов уплаты дорожной пошлины на шоссейных дорогах. Всякий раз, когда Франсиско и Ирэне вручали полицейским документы, их словно током пронзало от страха, они покрывались потом и замирали. Гвардейцы рассеянно раскрывали документы там, где была приклеена фотография, и делали знак продолжать путь. Но на одном пункте им велели выйти из машины, десять минут их держали, жестко задавая вопросы, осмотрели автомобиль со всех сторон, и когда Ирэне, в уверенности, что их все-таки схватили, готова была закричать — сержант разрешил им ехать дальше.

— Будьте осторожны, в этом районе полно террористов, — предупредил он их. Еще долго они не могли произнести ни слова. Опасность была так неизбежна и так близка, как никогда.

— Паника сильнее любви и ненависти, — произнесла с удивлением Ирэне.

После этого случая они стали относиться к страху насмешливо, постоянно подшучивали друг над другом, не растрачивая себя на бесполезные волнения. Франсиско догадался, что именно чувство страха было слабым местом Ирэне. Она не знала, что такое робость или стеснительность, и отдавалась любви открыто и свободно. Но она была способна на мучительный стыд. Она заливалась румянцем, если допускала слабость, которую не терпела ни в других, ни в себе. Этот страх, который она обнаружила в себе, был оскорбителен для нее, и она старалась скрыть его даже от Франсиско. Это был страх глубинный, всеобъемлющий, непохожий на обычный испуг, с которым она сталкивалась и от которого всегда защищалась смехом. Она не стремилась казаться смелой, когда ей было просто не по себе, как при забое кабана или скрипе двери в доме, где жили духи, однако это новое чувство — чувство страха, прочно сжившееся с нею, заполнившее все ее существо, заставлявшее ее кричать во сне и дрожать в ознобе наяву, вызывало в ней стыд. Временами впечатление кошмарного сна было настолько сильным, что было непонятно, живет ли она грезой или грезит, что живет. В такие мгновения, когда она обнаруживала свой стыд и страх, Франсиско любил ее еще больше.

Наконец они съехали с основной шоссейной магистрали и по дороге направились в горы, пока не доехали до старинной водолечебницы — в прошлом она славилась своими чудодейственными водами, но современная фармакопея предала ее забвению. Здание еще хранило следы блестящего прошлого, — тогда, в начале века, сюда приезжали известные семьи и иностранцы — для поправки здоровья. Запустение не уничтожило очарования просторных залов водолечебницы с балюстрадами и фризами, не разрушило старинной мебели, бронзовых ламп и гардин, отороченных бахромой и помпонами. Франсиско и Ирэне поселились в комнате, где были громадная кровать, шкаф, стол и пара простых стульев. В определенное время электричество отключалось, и потому передвигаться можно было только со свечами. С заходом солнца температура резко падала, как это всегда бывает в горах, и тогда ароматными ветвями боярышника растапливали камины. В окно тянуло острым и терпким запахом палой листвы и навоза, которые сжигали во дворе. Кроме них и обслуживающего персонала, здесь обитали страдающие различными недугами больные и пенсионеры, проходившие щадящий курс лечения. Начиная с шагов постояльцев, шаркающих по коридору, и кончая ритмичным звуком машины, качающей воду и лечебные грязи в просторные, отделанные мрамором и металлом ванные комнаты, — все здесь звучало и двигалось плавно и замедленно. Днем, завернувшись в белые простыни, похожие на призраки давних времен, пациенты с надеждой карабкались вверх по обрыву, опираясь на палку, вереницей двигаясь к дымовым трещинам. В складках вулкана над большими лужами горячих источников, бивших из глубины, поднимались столбы густого сернистого пара: там сидели больные, невидимые в плотном тумане.