В те дни он искал работу, совершенно не связанную с его профессией. Его частную консультацию не посещали, она приносила только убытки. Его тогда уволили из университета закрыли психологическое отделение — рассадник, как считали власти, вредных идей. Месяцы постоянной ходьбы по лицеям, больницам и предприятиям не дали результатов; в душе росли уныние и убежденность, что годы учебы и докторская степень, полученная за границей, в новом обществе никому не нужны. И дело не в том, что все человеческие тягости нашли свое разрешение, а население страны вдруг оказалось счастливым, а в том, что богатые проблем не чувствовали, а остальные, хотя и отчаянно в этом нуждались, не могли себе позволить оплачивать консультации психолога. Они молча терпели, сжав зубы.

Полная благих намерений в отрочестве, через двадцать лет жизнь Франсиско Леаля в глазах любого беспристрастного наблюдателя являла собой картину полного краха, и это было справедливо. На время пришли успокоение и уверенность в себе в связи с подпольной деятельностью, но нужно было вносить свой вклад в бюджет семьи. Стесненность в средствах в доме Леалей стала превращаться в бедность. Он держал себя в руках, пока не убедился, что все двери перед ним закрыты, но однажды вечером на кухне, где мать готовила ужин, спокойствие оставило его, и он совсем пал духом. Видя, в каком он состоянии, мать вытерла руки о передник, сняла с конфорки соус и обняла его, как делала, когда он был мальчиком.

— Психология, сынок, не единственный свет в окне. Вытри нос и поищи что-нибудь другое, — сказала она.

Раньше Франсиско не думал о смене профессии, но слова Хильды помогли ему увидеть другие пути. Решительно отбросив жалость к самому себе, он перебрал в уме все, что умел делать, пытаясь выбрать какое-нибудь денежное, но не лишенное приятности занятие. Для начала выбор пал на фотографию, где у него будет не так уж много конкурентов. Несколько лет тому назад он купил японский фотоаппарат со всеми необходимыми принадлежностями, и сейчас, казалось ему, наступило время стряхнуть с него пыль и пустить в дело. Сунув в папку несколько сделанных раньше снимков и покопавшись в телефонном справочнике, кому бы предложить свои услуги, он наткнулся на какой-то женский журнал, куда и направился.

Редакция занимала верхний этаж ветхого здания; на портике золотыми буквами было выбито имя основателя издательства. В пору подъема культуры, когда была сделана попытка приобщить всех к празднику знаний и пороку обилия информации, а печатной бумаги продавалось больше, чем хлебных караваев, владельцы решили украсить здание, дабы не отстать от безумного энтузиазма, охватившего всю страну. Начали с первого этажа: украшали одну за другой стены, обшивая их ценными породами дерева в нижней, цокольной, части; старую мебель заменили на новые письменные столы из алюминия и стекла, ликвидировали окна, заменив их верхним светом, закрыли лестницы, где оборудовались вделанные В стену и пол сейфы и устанавливались электронные устройства, открывавшие и закрывавшие двери, как по волшебству. Этажи превратились в лабиринты, когда внезапно была изменена регламентация деловой деятельности. Декораторы так и не добрались до шестого этажа, где сохранилась мебель неопределенного цвета, доисторические архивные ящики и постоянная протечка на потолке. Это скромное помещение имело мало общего с роскошным еженедельником, издававшимся здесь. Всеми цветами радуги пестрели его глянцевые страницы с дерзкими феминистскими репортажами и обложки, с которых улыбались королевы красоты в воздушных одеяниях. Однако в последнее время из-за цензуры им приходилось помещать темные пятна на обнаженные груди и использовать эвфемизмы для обозначения запрещенных понятий, таких как «аборт», «задница» и «свобода».