…Когда же он умрет, изрежь его на маленькие звезды, и все так влюбятся в ночную твердь…

По толпе пошел тихий рокот, выраставший отдельными взвизгами и криками.

Однажды я видела фильм, — не визуализатор, а одна из тех старых целлулоидных пленок. Там была сцена на горе, где стояли люди и глядели вверх на блестящий канделябр инопланетного корабля, спускающегося к ним с небес. Интерес к НЛО пропал, когда Астероид разрушил саму идею открытого космоса и всего космического. И тогда, в Садах, было прямо как в том фильме. Люди стояли и ждали НЛО. Или ждали, когда боги древних мифологий сойдут с заоблачных высот.

Изменение голоса толпы обыкновенно указывает на то, что что-то происходит. Что-то приближалось. Как герои фильма, все мы задирали головы, выгибали шеи и сканировали небо.

Это было волшебно. Умно, хитро, нас обвели вокруг пальца. И все равно волшебно.

Приближающимся объектом оказался золотой плот: он как восход всплыл с востока и продрейфовал поперек лунного лика и пламенеющего ока Астероида. Я предположила, что плот шел по проводам, закрепленным где-то высоко на невидимых мачтах. Но выглядел он как судно некой сверхъестественной сферы.

Они плыли на том плоту. Даже с такой высоты их можно было различить благодаря особому освещению, благодаря их одеждам, их сущностям. Все восемь. Двое золотых, двое медных, двое новеньких астерионовых, двое серебряных. Каждая пара состояла из одного мужчины и одной женщины.

Тела их облачали, если не считать металлических панцирей кожи и длинных каскадов пламенеющих, тлеющих волос, второй кожей одежды из драгоценных камней, чешуи, блесток. Они походили на роскошных насекомых, и с приближением можно было ухватить блеск глаз, глядящих на тебя в ответ.

Боже, как могла я когда-то думать, что можно любить подобное создание? Поклонение — да, самопожертвование — вероятно. Но не любовь. Как можно любить что-то настолько прекрасное, что тяжело смотреть? Как глядеть в самое сердце солнца. Ослепнешь.

Но толпа, вечно голодная до сенсаций, до чего-то отличного от скучной, изнурительной рутины реальной жизни, кричала и аплодировала.

Моя шея уже болела, выгнутая под таким углом. Ну и что.

Плот нырял все ниже, ближе. Теперь можно было, при очень высоком росте, дотянуться и коснуться кончиком пальца обшивки нижней его части.

Я видела его. Сильвера. Он стоял у низкой золотой ограды, глядя вниз, и его прекрасные глаза скользили по нам, без малейшего оттенка требования, сомнения, или смятения, — только та нечеловеческая уверенность, в которой не было места горделивости. Его глаза как пламя цвета солода. Его длинные волосы, густые, струящиеся волной, гранатово-красные. На нем черные, чернее самой ночи одежды.

Красное облегало тела черных астерионов. Я мельком увидела их на плоту. Видела и Глаю в золотом, настраивающую лебединую шею флейты. Двое золотокожих, одетых в серебристые покровы, сначала неподвижно стояли на руках, затем на одном пальце, другой рукой махая нам, смеясь и точно держа равновесие. Копперы были одеты в павлиново-зеленое. Они бросали нам цветы, но растения растворялись в воздухе еще до того, как кто-то успевал их поймать.

Видела его. Я видела его, как если бы все остальное лишь частично существовало, а он был больше всего сущего на земле.

Его глаза скользнули по мне. Я почувствовала это, будто прикосновение. Видел ли он меня? Высокую, худую, обыкновенную девушку в ношенном белом платье, со смуглой кожей и темными волосами. Человека. Очередного человека, приковавшего взгляд к нему и его племени.

Разумеется, он меня не видел. Но по прикосновению его взгляда, я почувствовала, как мой дух из тела перетек в его глаза, и как с движением их перемещался и он от человека к человеку, следуя чужой воле.