Шевалье бросился на этот голос. Под обломками балок он увидел отца. Ветеран стоял на коленях и пытался удержать непомерный груз, рухнувший ему на плечи и грозивший раздавить его. Старик был бледен, как смерть, он дышал с трудом, даже уже не дышал, а хрипел. Но отец нашел в себе силы улыбнуться сыну…

— Сейчас, батюшка, сейчас. Держитесь, я вас освобожу… Проклятые балки… Господи, у вас раздроблена нога… и волосы обгорели…

Голос шевалье дрожал, сердце учащенно билось. Он лихорадочно разгребал кучу обломков.

— Опять… опять ты не послушался меня… — едва слышно проговорил Пардальян-старший… — Я же тебе сказал: беги, уезжай!

Наконец шевалье смог поднять отца и подхватить его на руки.

— Батюшка! Батюшка! Что у вас сломано? Только нога? Ну не молчите же…

— Кажется, два-три ребра… меня немного помяло…

У Пардальяна-старшего была раздавлена грудная клетка. Произнеся последние слова, он потерял сознание. Шевалье застонал. Он поднял старика и понес на руках…

Толпа ворвалась через ворота и заполнила то пространство, где когда-то находился парадный двор особняка Монморанси.

А шевалье с отцом на руках уже перебрался через руины, прошел садом и, собрав все силы, догнал карету. Он опустил отца на сидение между Жанной и Лоизой… Ветеран оказался возле матери, у которой когда-то похитил дочь… возле дочери, которую вернул матери…

Жан подхватил шпагу, прыгнул на неоседланную лошадь и направил коня к ближайшим городским воротам…

В карете, почувствовав толчки экипажа, Пардальян-старший пришел в себя; он порылся в карманах, с трудом вытащил какой-то листок и дрожащей рукой протянул его Лоизе…

…Перед каретой мчался с обнаженной шпагой в руке шевалье де Пардальян. Душа его была полна скорби: он ехал по объятому пламенем и ненавистью Парижу, увозя тех, кого он любил больше жизни: своего отца и свою любимую.

Горькие слезы катились по щекам Жана…

Глава 48

ПОСЛЕДНИЙ ПРИВАЛ

Было уже часов семь вечера. Солнце садилось, и его косые лучи окрашивали в пурпур клубы дыма, которые тяжело стлались над улицами Парижа. На перекрестках, на площадях и в домах по-прежнему убивали.

Сначала резали гугенотов, потом евреев, потом тех католиков, которых подозревали в симпатиях к протестантам, затем просто тех, кто попадался под руку. Грабили всех подряд; насиловали женщин…

Шевалье де Пардальян мчался на неоседланном жеребце, сжимая в руках шпагу: он ничего не видел и не слышал, не замечал творившихся вокруг ужасов. Он хотел только одного: как можно скорей добраться до городской заставы. Вырваться из этого ада!.. Как? Этого он и сам пока не знал…

В красном тумане, словно тени кошмарных видений, мелькали у него перед глазами окровавленные, обезумевшие люди, огни и дымы пожарищ, бьющиеся в агонии жертвы…

Вдруг он остановился… Где они оказались? У городских ворот! Перед воротами — двадцать солдат с аркебузами и офицер.

Пардальян спрыгнул со своего скакуна и подскочил к офицеру:

— Выпустите нас!

— Проезд закрыт!

Из кареты выпрыгнула Лоиза. Вручила офицеру развернутый лист бумаги и вновь юркнула в экипаж.

Офицер окинул Пардальяна изумленным взглядом и гаркнул:

— Открыть ворота! Приказ короля!

— Приказ короля! — ухмыльнулся в экипаже ветеран; он на миг приподнялся и снова рухнул на подушки. И странная улыбка мелькнула на его губах…

— Приказ короля? — удивленно повторил шевалье.

Он ничего не понимал. Ему казалось, что это сон. Какой-то сказочный сон, который начался с появлением Като в адской камере крепости Тампль, а закончился разрушением особняка Монморанси.