— Она умерла? Умерла? Тогда и мне не жить…

— Нет, нет! — радостно крикнул Франсуа. — Ничего страшного, шевалье. Всего лишь царапина…

Не веря своим глазам, шевалье увидел, что Лоиза встает и улыбается ему.

Ничего страшного! Чуть-чуть задета грудь! Какое счастье! Жан неверным шагом подошел к девушке и протянул ей обе руки. Он действительно увидел, что Лоиза. получила лишь легкую царапину. Лоизе удалось оттолкнуть руку со смертоносным оружием. Через несколько часов от ранки не останется и следа…

Шевалье, передав Лоизу на попечение маршала, обернулся к отцу. Невозможно поверить, но Жан забыл о Лоизе. Он забыл обо всем: о трагедии гугенотов, о резне в Париже, о безумии Жанны де Пьенн и коварстве Моревера…

Что же случилось? Старый солдат умирал…

За те несколько секунд, что прошли с момента нападения Моревера, лицо старого солдата, лик титана и борца, изменилось до неузнаваемости. Черты ветерана, проведшего полжизни на дорогах Франции, утратили жизнерадостность и веселое лукавство. Нос заострился, щеки запали, тонкий профиль словно окостенел…

— Господи! Господи! — застонал шевалье. — Он умирает…

Привыкший побеждать отчаяние, Жан сдержал слезы, более того, он сумел улыбнуться. Мягко и нежно поднял сын раненого отца и отнес к ручью.

— Как вы, батюшка?.. Ноги… Ну ничего, устроим вас в деревенском доме… подлечитесь…

Жан героически улыбался; голос его не дрожал и движения были уверенными. Он намочил в ручье платок и омыл почерневшее от пороха лицо. Но рука юноши замерла: смыв следы пороха, он увидел, что лицо отца покрывает смертельная бледность.

Пипо лежал у ручья и тихо выл, помахивая хвостом. Пес лизал руки раненого, бедные обгоревшие руки, изрезанные глубокими шрамами.

Шевалье начала бить дрожь; ему показалось, что земля уходит у него из-под ног…

Старик приподнял голову, осторожно погладил собаку, не сводившую с него глубоких, карих, по-человечески печальных глаз.

— Ты все понял? — прошептал господин де Пардальян. — Прощаешься со мной? Шевалье, где маршал?.. и Лоиза?

— Я здесь, сударь, — поспешно подошел Франсуа де Монморанси.

— И я здесь, батюшка, — сказала Лоиза, опускаясь на колени.

Шевалье с трудом сдержал подступившее к горлу рыдание.

— Маршал, — продолжал раненый, — вы обвенчаете наших детей?.. Скажите, тогда я уйду… спокойно…

— Клянусь! — торжественно проговорил маршал.

— Хорошо… везет тебе, шевалье… но, маршал, вы говорили о каком-то графе де Маржанси?..

— …которому я предназначаю дочь, поскольку более достойного человека я не знаю…

— А с ним что же?

— Вот он! — сказал Монморанси, указывая на шевалье. — Мне принадлежит графство Маржанси и я его отдаю шевалье де Пардальяну… Это приданое Лоизы.

Ветеран слабо улыбнулся и прошептал:

— Дай руку, шевалье!

Шевалье упал на колени, схватил руку отца, приник к ней губами и разразился рыданиями.

— Ты плачешь… дитя… Вот ты и граф де Маржанси!.. Будь же счастлив!.. И ты тоже, девочка моя! Перед смертью я вижу ваши прекрасные лица… о лучшем я и не мечтал…

— Ты не умрешь! — воскликнул Жан.

— Это мой последний привал… Пора отправляться в путь, в прекрасный путь, шевалье… к вечному покою… Ты не хочешь, чтобы я умирал?.. Прощайте, маршал, прощай, Лоиза… Благословляю тебя, малышка… прощай, шевалье…

Руки ветерана похолодели… Господин де Пардальян на мгновение закрыл глаза, потом снова открыл их, огляделся и промолвил:

— Шевалье… я хотел бы покоиться здесь… место дивное… возле родника… под этим громадным буком… Я объехал столько городов, видел столько гостиниц… Но последнее пристанище обрету здесь…

Шевалье застонал.