— Чепуха, — снова пробормотала она.

У Чарлза было собрание в Ротари-клубе, и Аврора могла свободно вздохнуть. Живя почти дверь в дверь, они не так уж часто виделись, как это предусматривали обстоятельства, примерно раз в день. Немудрено, если учесть вечную занятость Чарлза. Поразмыслив, Рори принялась за дела, далекие от подготовки к осенним занятиям в школе и от приготовлений к свадьбе.

Она собрата статьи, отложенные для женского приюта, и рассортировала их по десяти пакетам. Выстирала одежду, чтобы по дороге в букинистический магазин, куда хотела отвезти ненужные книги, забросить вещи в дом для престарелых.

Потом пересмотрела припасы парфюмерии, она собирала ее для женского приюта, выписала на листок те предметы, которых было мало, и добавила кое-что из собственного шкафа: После этого приняла душ и легла в постель. Было еще рано, но, если выключить свет, Чарлз не зайдет к ней, когда вернется со своего собрания.

Будто выполняя долг, она вспомнила все благородные качества Чарлза, перечислила все благодеяния, которые он ей оказал, и начала засыпать, надеясь, что хоть сегодня ночью не приснится Кейн.

И он, конечно, приснился. Но затем Кейн исчез, и муть неприятных воспоминаний начала обретать форму. Даже во сне ее сознание пыталось подавить их, но с опозданием, когда она уже снова почувствовала едкий запах горевшей травы, снова услышала смех и нестройную музыку, снова услышала невнятный мужской голос. Снова ощутила вкрадчивое прикосновение руки к своему бедру…

Перевернувшись на живот, Рори натянула на голову простыню, несмотря на удушливую предавгустовскую жару. Этого никогда не было в реальности, убеждала она себя. Это только плохой сон. Повторяющийся сон, который привязался к ней незадолго перед тем, как родители отправили ее к бабушке. Сначала она отказывалась жить отдельно от семьи, не признавала строгой старой женщины и ее строгих правил поведения. Зато в чопорном белом доме на Главной улице ей постепенно перестал сниться этот сон. Жилось ей там по-всякому, но она забыла о кошмаре.

— Перечисли Господни благодеяния, — каждый вечер говорила ей бабушка. Она опускалась на колени рядом с узкой белой железной кроватью в своей комнатушке под крышей и, сознавая свой долг, благодарила небеса за жареного цыпленка и пирог с кокосом, за нормальное платье, купленное в большом универмаге, с чулками и туфлями под цвет. И за то, что библиотека рядом: всего лишь четыре квартала на восток и еще один по Каштановой улице. Она старалась чувствовать себя благодарной за то, что жила в настоящем доме, а не в заброшенном старом сарае, кое-как приспособленном под жилье, вместе с десятком или больше других людей, которые, как ей казалось, то вплывают в ее жизнь, то выплывают из нее. Но, по правде говоря, порой она втайне скучала по старым, беспорядочно убегавшим дням, когда она была общим ребенком и не чувствовала никакой ответственности. В том, что говорят о свободе, что-то есть, этого не отнимешь.

В последующие годы она узнала, что нет ни одного человека поистине свободного. И даже в безопасности живут совсем немногие. Ей надо быть благодарной судьбе, что она послала ей приличного, доброго человека, которого бабушка обязательно бы одобрила. Эмма Трусдейл твердо верила, что правила, уважение и ответственность — три кита, на которых держится цивилизация. А вежливость и приличия — клей, который скрепляет людей воедино.

Чарлз и Эмма Трусдейл во многом были похожи.

— Бабушка, там, где ты есть, будь счастлива за меня, — прошептала Рори в тишину жаркой ночи.