|
Он догадывался, что миссис Поултни производит в уме подсчеты. Согласно своим принципам она должна была вознегодовать при одной лишь мысли о том, чтобы позволить подобной особе переступить порог Мальборо хауса. Но ведь Господь потребует у нее отчета. – У нее есть родня? – Сколько мне известно, нет. – На какие же средства она живет? – На самые жалкие. Сколько мне известно, она подрабатывает шитьем. Мне кажется, миссис Трэнтер давала ей такую работу. Но главным образом она живет на те сбережения, которые сделала раньше. – Значит, она позаботилась о будущем. Священник облегченно вздохнул. – Если вы возьмете ее к себе, сударыня, то за ее будущее я спокоен. – Тут он пустил в ход свой последний козырь. – И быть может – хоть и не мне быть судьей вашей совести, – спасая эту женщину, вы спасетесь сами. Ослепительное божественное видение внезапно посетило миссис Поултни – она представила себе леди Коттон, которой утерли ее праведный нос. Она нахмурилась, глядя на пушистый ковер у себя под ногами. – Пусть мистер Фэрси Гаррис приедет ко мне. Неделю спустя мистер Фэрси Гаррис в сопровождении священника Лаймского прихода явился с визитом, отведал мадеры, кое что рассказал, а кое о чем – следуя совету своего преподобного коллеги – умолчал. Миссис Тальбот прислала пространное рекомендательное письмо, которое принесло больше вреда, чем пользы, ибо она самым постыдным образам не заклеймила как следует поступок гувернантки. В особенности возмутила миссис Поултни фраза: «Мсье Варгенн был человек весьма обаятельный, а капитан Тальбот просит меня присовокупить, что жизнь моряка – не лучшая школа нравственности». На нее не произвело ни малейшего впечатления, что мисс Сара «знающая и добросовестная учительница» и что «мои малютки очень по ней скучают». Однако очевидное отсутствие у миссис Тальбот должной требовательности и ее глупая сентиментальность в конечном счете сослужили службу Саре – они открыли перед миссис Поултни широкое поле деятельности. Итак, Сара в сопровождении священника явилась для собеседования. Втайне она сразу понравилась миссис Поултни – она казалась такой угнетенной, была так раздавлена случившимся. Правда, выглядела она подозрительно молодо – на вид, да и на самом деле, ей было скорее лет двадцать пять, чем «тридцать или больше». Но скорбь, написанная на ее лице, ясно показывала, что она грешница, а миссис Поултни не желала иметь дело ни с кем, чей вид не свидетельствовал о принадлежности к этой категории. Кроме того, она вела себя очень сдержанно, что миссис Поултни предпочла истолковать как немую благодарность. А главное, воспоминание о многочисленных уволенных ею слугах внушило старухе отвращение к людям развязным и дерзким, то есть к таким, которые отвечают, не дожидаясь вопросов, и предупреждают желания хозяйки, лишая ее удовольствия выбранить их за то, что эти желания не предупреждаются. Затем, по предложению священника, она продиктовала Саре письмо. Почерк оказался превосходным, орфография безупречной. Тогда миссис Поултни устроила еще более хитроумное испытание. Она протянула Саре Библию и велела ей почитать. Она долго размышляла над выбором отрывка, мучительно разрываясь между псалмом 118 («Блаженны непорочные») и псалмом 139 («Избави меня, Господи, от человека злого»). В конце концов она остановилась на первом, и теперь не столько прислушивалась к голосу чтицы, сколько старалась найти хоть какой нибудь роковой намек на то, что Сара не слишком близко принимает к сердцу слова псалмопевца. Голос у Сары был внятный и довольно низкий. В нем сохранились следы местного произношения, но в те времена аристократический выговор не приобрел еще такого важного социального значения, как впоследствии. Многие члены Палаты лордов и даже герцоги говорили с акцентом, свойственным их родным краям, и никто не ставил им это в упрек. |
