|
Под окном застучали подковы по булыжной мостовой – к морю, не спеша, проехал всадник. Расхрабрившийся ветерок колыхал потрепанные шторы из красного плюша, но на солнце даже они казались красивыми. Все было великолепно. И таким, как это мгновенье, мир пребудет вечно. Послышался топот маленьких копыт и жалобное блеянье. Чарльз встал и выглянул в окно. Напротив чинно беседовали два старика в украшенных гофрировкою «смоках». Один из них, пастух, опирался на палку с крюком. Дюжина овец и целый выводок ягнят беспокойно топтались посреди дороги. К 1867 году еще не перевелись живописные народные костюмы – остатки далекой английской старины, и в каждой деревушке нашлось бы с десяток стариков, одетых в эти длинные свободные блузы. Чарльз пожалел, что не умеет рисовать. Провинция, право же, очаровательна. Он повернулся к своему лакею. – Честное слово, Сэм, в такой день хочется никогда не возвращаться в Лондон. – Вот постойте еще на сквозняке, так, пожалуй, и не вернетесь, сэр. Хозяин сердито на него взглянул. Они с Сэмом были вместе уже четыре года и знали друг друга гораздо лучше, чем иная – связанная предположительно более тесными узами – супружеская чета. – Сэм, ты опять напился. – Нет, сэр. – Твоя новая комната лучше? – Да, сэр. – А харчи? – Приличные, сэр. – Quod est demonstrandum300. В такое утро даже калека запляшет от радости. А у тебя на душе кошки скребут. Ergo301, ты напился. Сэм опробовал острие бритвы на кончике мизинца с таким видом, словно собирался с минуты на минуту опробовать его на собственном горле или даже на горле своего насмешливо улыбающегося хозяина. – Да тут эта девчонка, на кухне у миссис Трэнтер, сэр. Чтоб я терпел такое… – Будь любезен, положи этот инструмент. И объясни толком, в чем дело. – Вижу, стоит. Вон там, внизу. – Он ткнул большим пальцем в окно. – И орет на всю улицу. – И что же именно, скажи на милость? На лице Сэма выразилось негодование. – "Эй, трубочист, почем нынче сажа?" – Он мрачно умолк. – Вот так то, сэр. Чарльз усмехнулся. – Я знаю эту девушку. В сером платье? Такая уродина? – Со стороны Чарльза это был не слишком честный ход, ибо речь шла о девушке, с которой он раскланялся накануне – прелестном создании, достойном служить украшением города Лайма. – Не так чтоб уж совсем уродина. По крайности с лица. – Ах вот оно что. Значит, Купидон немилостив к вашему брату кокни52. Сэм бросил на него негодующий взгляд. – Да я к ней и щипцами не притронусь. Коровница вонючая! – Сэм, хоть ты неоднократно утверждал, что родился в кабаке… – В соседнем доме, сэр. – …в непосредственной близости к кабаку… Мне бы все же не хотелось, чтобы ты употреблял кабацкие выражения в такой день, как сегодня. – Да ведь обидно, мистер Чарльз. Все конюхи слышали. «Все конюхи» включали ровно двух человек, из коих один был глух как пень, и потому Чарльз не выказал ни малейшего сочувствия. Он улыбнулся и знаком велел Сэму налить ему горячей воды. – А теперь, сделай милость, принеси завтрак. Я сегодня побреюсь сам. Да скажи, чтобы мне дали двойную порцию булочек. – Слушаю, сэр. Однако Чарльз остановил обиженного Сэма у дверей и погрозил ему кисточкой для бритья. – Здешние девушки слишком робки, чтобы так дерзить столичным господам – если только их не раздразнить. Я сильно подозреваю, Сэм, что ты вел себя фривольно. – Сэм смотрел на него, разинув рот. – И если ты немедленно не подашь мне фри штык, я велю сделать фри кассе из задней части твоей жалкой туши. После чего дверь захлопнулась, и не слишком тихо. |
