|
Он помедлил, но, вспомнив угрюмый взгляд фанатика сыровара, вернулся к своему первоначальному рыцарскому намерению – показать несчастной женщине, что не все на свете дикари. – Сударыня! Оглянувшись, она увидела, что он стоит с непокрытой головой и улыбается, и хотя в эту минуту на лице ее было написано всего лишь удивление, оно опять произвело на него какое то необыкновенное действие. Казалось, всякий раз, взглядывая на ее лицо, он не верил своим глазам и потому должен был взглянуть на него снова. Оно как бы и притягивало, и отталкивало его от себя, словно она, как фигура из сна, одновременно стояла на месте и уходила вдаль. – Я должен дважды перед вами извиниться. Вчера я еще не знал, что вы секретарша миссис Поултни. Боюсь, что я крайне неучтиво с вами разговаривал. Она смотрела в землю. – Ничего, сэр. – А теперь, когда я… вам могло показаться… Я испугался, что вам стало дурно. Все еще не поднимая глаз, она наклонила голову и повернулась, чтобы идти дальше. – Позвольте проводить вас. Ведь нам, кажется, по пути? Она остановилась, но не обернулась. – Я предпочитаю ходить одна. – Миссис Трэнтер объяснила мне, что я ошибся. Я… – Я знаю, кто вы, сэр. Ее застенчивая решительность заставила его улыбнуться. – В таком случае… Она неожиданно подняла на него глаза, в которых было скрытое за робостью отчаяние. – Прошу вас, позвольте мне идти одной. Улыбка застыла у него на губах. Он поклонился и отошел. Однако вместо того, чтобы уйти, она все еще стояла и смотрела в землю. – И пожалуйста, не говорите никому, что видели меня здесь. Затем, так и не взглянув на него, она наконец повернулась и пошла дальше, словно знала, что просьба ее была напрасной, и, высказав ее, она тотчас об этом пожалела. Стоя посреди дороги, Чарльз смотрел, как удаляется ее черная фигура. С ним осталось только воспоминание об ее глазах – они были неестественно велики, словно умели видеть и страдать больше других. В их прямом взгляде – он не знал, что она смотрела на него тем же взглядом, с каким раздавала трактаты, – содержался весьма своеобразный элемент отпора. Не подходи ко мне, говорили они. Noli me tangere308. Он посмотрел вокруг, пытаясь понять, почему она хочет скрыть свои прогулки по этим невинным лесам. Какой нибудь мужчина, быть может, тайное свидание? Но потом он вспомнил ее историю. Добравшись наконец до Брод стрит, Чарльз решил по дороге в гостиницу «Белый Лев» зайти к миссис Трэнтер и объяснить, что, как только он примет ванну и переоденется, он тотчас… Дверь отворила Мэри, но миссис Трэнтер случайно оказалась в прихожей – вернее, нарочно вышла в прихожую – и убедила его не церемониться: его костюм красноречивее всяких извинений. Итак, Мэри, улыбаясь, взяла у него ясеневую палку и рюкзак и повела его в маленькую гостиную, залитую последними лучами заходящего солнца, где в тщательно обдуманном, прелестном карминно сером дезабилье возлежала больная. – Я чувствую себя, как ирландский землекоп в будуаре королевы, – посетовал Чарльз, целуя пальчики Эрнестины с таким видом, который ясно доказывал, что землекоп из него никудышный. Она отняла руку. – Вы не получите ни капли чаю, покуда не дадите отчет о каждой минуте сегодняшнего дня. Он рассказал ей обо всем, что с ним приключилось, или почти обо всем: ведь Эрнестина уже дважды дала ему понять, что упоминание о любовнице французского лейтенанта ей глубоко неприятно – первый раз на Коббе, а второй за завтраком, когда миссис Трэнтер сообщила Чарльзу почти такие же сведения, какие приходский священник годом раньше сообщил миссис Поултни. Но Эрнестина отчитала тетушку за то, что она надоедает Чарльзу глупой болтовней, и бедная женщина – ей слишком часто ставили в упрек ее провинциальные манеры, и потому она всегда была настороже – смиренно умолкла. |
